Сидящее в нас. Книга вторая
Шрифт:
Парнишка испуганно зыркнул на Отрана и поспешно отвернулся. Таюли, с которой Дэгран уже стягивал штаны, задорно фыркнула и подмигнула Ринде.
– Зачем тебе ещё один… ТАКОЙ? – спросил Отран у почтенного Ашбека, помогая тому стаскивать с Двуликой сапоги.
– Какой «такой»? – моментально вцепилась в подозрительную фразу Ринда.
– Наверно, мне без дурачков скучно живётся, – предположил Лис, дёрнув за края штанин на беспардонно задранных вверх девичьих ногах.
– Мы выбрали для тебя лодку, Трёхликий, – сообщил, подходя к ним Багран.
Столь прекрасное зрелище, как две обнажённые женщины,
– Чурбан! – буркнула под нос Ринда и потопала к воде.
– Она о тебе, Трёхликий? – на полном серьёзе поинтересовался Багран.
– О тебе, – едко опроверг его Лис.
– Мы выбрали для тебя лодку, – повторил Раан, тотчас позабыв, о чём шла речь. – Она достаточно большая и крепкая. В ней есть баклаги с водой. Мы собрали их на берегу. Не нашли только еды. Ты взял её? Хорошо. Тогда садитесь.
Бруиндар поспешно запрыгнул в лодку, не давая возможности этому великому человеку, что в дружбе с самим демонами, передумать и бросить его в чужом краю. Лис с непередаваемой грустью посмотрел на придурка и велел тому вылезать обратно. Они пойдут берегом моря, раз уж его подопечным без купаний никак. Так потихоньку и дойдут до нового места жительства, где их уже заждались.
Эгуаран ещё раз затребовал с Трёхликого обещание никуда не сворачивать и двигать прямо к дому – остальные Рааны один за другим уходили в море. Лишь Дэгран с Отраном останутся рядом с драгоценными подругами, которых вечно заносит не туда. И которые уже плескались в дали от берега.
Почтенный Ашбек – опять рука об руку с Аки – направился к обрыву. И заметил рядом с подрёмывающим быком отважного короля Исперея, явившегося…, потому, что так надо! Пусть воины смотрят, какой у них король…, и всё такое в том же духе героических традиций.
Величественный Эгуаран последним вступал в рукоплещущий ему прибой. Он обернулся и посмотрел на владыку этого берега. Молодец – одобрительно подумал Лис, когда Исперей отвесил демону поясной поклон. Благодарность – лучшее из достоинств королей.
Эпилог
Княжескую крепость Риннона-Синие горы лихорадило. Вот-вот в неё вступит навязший у всех в ушах Кеннер Свирепый сын Кендульфа – князя Кенна-Дикий лес. Вступит Кеннером, чтобы тотчас по вступлении получить от еле дышащего верховного священника княжества Риннон-Синие горы новое имя: Риннер.
Традиция глубокомысленная, отточенная веками и незыблемая: имена князя и его княжества едины. Ничто боле не свяжет, не скуёт князя с другим княжеством и его властителем. Отец тот ему, дед, брат – да кто угодно – Кеннер порвёт с ним кровную связь, встав в родоначальный ряд с теперь уже собственным народом. А не порвёт, ему же хуже. Прогонять не станут – сразу прикончат, дабы после, как прогонят, не выпячивал честно завоёванное право перед вновь выбранным князем.
На княжеском подворье готовились с размахом встретить нового властителя. Тот – по слухам – месяц беспробудно пил по случаю водворения бывшей невесты в иную жизнь. Двуликая – это уже не до шуток. Это неподсудно и безвозвратно. Её назад не вытребуешь, ибо Ринда нынче даже не человек. Кто они такие – Двуликие – никто
Что же до Кеннера, так всё остаётся в силе. У Риннона-Синие горы новая наследница, о чём вот-вот провозгласят во всеуслышание. Едва сойдутся с князем: того тоже спросить нужно. А то вздумает отнекиваться, и тогда дела уж вовсе не туда завернут-заедут. Ох, и нагородила же всем мороки бывшая наследница.
А с неё не спросить: демоны душу вынут, едва заикнёшься, будто их бесценная яхонтовая Двуликая в ответе за причинённое неустройство. Людям самим разбираться со своими бедами за беспорядками. Рааны им не указ, но и не подмога – тяжко размышлял воевода Виргид Длинноус, наблюдая, как устраивают на княжьем крыльце их верховника.
Старик не просто сдал: в чём только душа-то держится. Смерть под его окошком уж какой месяц околачивается, дожидается. Уговаривает старика ввергнуться в жизнь новую, беззаботную. Обратиться в дух, отринуть все земные заботы да боли. Уйти в незримые пределы бессмертия человеческой памяти, где вечно живут не те, кто получал от своей земли, а давал ей сам.
Рун же упрямился: вцепился крошащимися зубами в клятву не бросать свой народ, покуда тот не обретёт покой да благоустройство. Вот, как новый князь займёт своё место в крепости, он и сдаться на милость смертушки. Отдохнёт тогда – от полноты сердца посочувствовал Виргид верховнику.
А тот закончил елозить в кресле, пристраивая больную спину. Благодарно кивнул вдовой княгине Гулде, закутавшей его в лисье одеяло чуть ли не по шею. Улыбнулся малышке Састи, которую вывели на крыльцо, убрав, украсив, как и подобает наследнице. Затем вперил почти потухший слезливый взгляд в Длинноуса, которого потчевал хворостиной, ещё когда тот бегал бесштаным мальчонкой в рубашонке. Выпростал из складки одеяла высохшую руку и поманил его страшенным костлявым пальцем, какому позавидует и сама смерть.
Виргит вздохнул, поднялся с чурбака для колки дров и потащился на зов. Рун просто так не покличет – всё-то у него с закавыкой да вывертом. С тайнами да недоговорённостями. Даже сейчас себе не изменяет. С тех пор, как пару дней назад его доставили в крепость, ни единого слова по делу не сказал.
Зато каждому здешнему жителю подарил по нравоучению с благословением. Ни единого самого завалящего холопа не пропустил. А те и рады стараться: с утра до вечера всё лезут старику на глаза. Благословение того, кто вещает из-под смертного крыла, немногим уступит благословению самого Создателя. Никто достоверно о том не знает, но верят поголовно – усмехнулся Виргид, подгребая к крыльцу.
– Чего еле ноги волочишь? – нашёл силы на ответную усмешку Рун. – Чего соколом не летаешь?
– Отлетался я, – буркнул воевода, покосившись на присевшую рядом с верховником княгиню. – Щас новый князь оставшиеся перья дощиплет, и можно будет меня в яблоках жарить. Сам же меня по молодости гусем борзым дразнил.
– Гусь и есть, – наградил его мутноватым, но по-прежнему насмешливым взглядом Рун. – Всё по углам жмёшься да лоб морщишь. Чего морокуешь, воевода?
– Сам знаешь, – пробурчал тот, теперь покосившись на Састи.