Сигналы великанов (сборник)
Шрифт:
— Эй, не робей, товарищ, еще немного! Сюда!
Топчан увидел, что на крыле сидит, должно быть, летчик тот. Мотнуло, окунуло с головой в волну. Ударился плечом, схватился рукой за стойку. Тот помогает. Топчан взобрался на крыло и сказал:
— Стой! Я тебя взял в плен! Ладно?
— Очень приятно! — ответил пленник. — Только подождите, а то ваш парашют нас вместе сдернет в воду. У вас есть нож?
— В штанах.
Летчик достал из Топчанова кармана нож, раскрыл, разрезал стропу, и парашют, мелькнув, взлетел, потом упал, исчез в волнах. Топчану стало легче.
— Ффу! И намаялся я с ним. Покурить нету?
— Промокло все — и спички, и табак…
— Видишь ты, какое дело. Чего же наших не видать?
Стрельба
Топчан стал ругать весь свет, выкрикивая в темноту ненужные слова, и ему стало как будто теплее. Пленник сначала поощрял Топчана и как будто вздрагивал от смеха, потом замолк. Топчан охрип от крика, и вместо бранных слов оба стали звать на помощь одним звуком:
— О-о-о!
Пленник вторил ему высоким голосом. Тоскливо в шипеньи и лопоте волн неслось во мглу отчаянное пение сдвоенных голосов:
— То-ооо-нем! Помогите. Тоооварищи! Двооое! О-о-о!
Замолчали, прислушались. Ничего. Только шипучий шорох волн, да чистая барабанная дробь дождя по гулко натянутой материи крыла. И, опять слабея, в темноту понесся надрывный крик: о-о-о!
— Луч вверх! — крикнул пленник, толкая Топчана плечом! — Смотри назад.
Топчан оглянулся.
Расплываясь в серебристо — голубой столб до неба, вертикально вверх из черной тьмы поднялся, трепеща, и белым кругом оперся о полог туч. На морском языке «луч вверх» значит: бой кончен.
Лучом надежды сверкнул прожектор изнемогающим пловцам. Они теперь молчали и скоро в шорохе волн услышали стук весел и крик:
— И-я? И-я?
— О-о! О-о!
— Илья! Илья!
— Я тут, бисовы сыны. Где ж тут, который мне строп веревкой закрутил. Я ему морду поцелую.
Из темноты тянулись руки.
— Бери, братишки, этого его. Я его в плен. Парнюга добрый. Жалко, моего «Како» спалил. Да, ну его. Табак у нас промок. Дали б затянуться… Ой, лихо мне: куда девались мои ноги… О-о-о!
Рукастая машина
I. Стой! Беги!
Однажды, привлеченный заманчивым объявлением, я попал на собрание лиги изобретателей. Докладчик — Петр Иванов (имя его я прочел в афише) говорил о своем изобретении: международном печатном шрифте, понятном для всех народов мира. Кратко говоря: то, что предлагал изобретатель, вместо букв, было похоже на кинематограф и отчасти на буквари с картинками, по которым обучают чтению на родном, или иностранном языке. — Если показать ребенку две картинки: сначала — девочка несет кувшин, а потом она же стоит и плачет над осколками, — дитя, наверно, скажет:
— Девочка разбила кувшин!
Французский ребенок скажет на французском языке, немецкий — на немецком, китайский — на китайском. Вот подобными упрощенными знаками-картинками изобретатель и хотел заменить современные письмена. Он приглашал нас вернуться на правильный путь, на котором стояли египтяне и остановились китайцы, — Петр Иванов думает, что наша революция должна дать Великому Интернационалу народов мира и новые, всем понятные письмена.
Во время перерыва мне захотелось поговорить с изобретателем один-на один.
Он был в комнате для «артистов», курил, глядя в окно… Он был обрадован, что я заговорил. Мы сразу заспорили. Он возражал мне и все почему-то улыбался, спрятав руки в широкие рукава рубашки. Звонок президиума настойчиво звал нас в зал для «обмена мнений».
Мы простились. Он мне сказал:
— А вы, Сергей Тимофеевич, так
— Нет, я не помню…
Он, широко улыбаясь, протянул ко мне обе ладони: я увидел на них белые пятна и рубцы.
— Неужели это вы, Петя, Петр Три Пункта? — спросил я радостно.
— Я самый, он.
Мы обнялись и поцеловались. Я записал его адрес. Условились, когда сойдемся, и я покинул дом собраний.
Я навестил по адресу Три Пункта. Мы до ночи, до свету проговорили с ним о книге, о революции, о литературе. Я узнал, что Петр Васильевич Три Пункта заведует одной из словолитен [11] Мосполиграфа [12] .
На свои идеи и приемы работы Три Пункта не думал брать патента и мечтательно говорил мне:
11
Фабрика, занимающаяся отливкою и изготовлением шрифта и других типографских принадлежностей.
12
Московский трест полиграфической промышленности — объединение типографий, переплетных и т. под, предприятий.
— Вот если бы украли у меня американцы или немцы, — они бы сделали!
— Узнают! — утешил я его.
— Да! У них ведь как? — Не то, что у нас: «Стой! Беги!»
Мы оба рассмеялись и стали вспоминать былое.
— Стой! Беги!
Так, бывало, кричал мальчишкам в типографии наш метранпаж [13] Василий Павлыч.
Стой! — значило: брось работу.
Беги! — значило: беги бегом в казенную винную лавку за полбутылкой водки.
Петька охотно отрывался от черной горки «сыпи» на доске и бежал.
13
Буквально (с французского) — составитель страниц; тот рабочий, который располагает набранные строки по страницам и полосам.
Юркий, маленький, как мышонок, и глаза острые, зоркие, как у мышонка. Василий Павлович его любил. Верстают [14] . Я выпускаю [15] номер и стою у метранпажа «над душой». Он дышит перегаром. Передовую — было говорено — взять на шпоны.
— Петька! Три пункта! Три пункта, говорят тебе!
Подзатыльник. Петька роется в кассе, гремя материалом, набирает в пясть шпоны, короткие в длину нарезанные линейки из гарта [16] . Вставляемые меж двумя строками набора, они изменяют внешность отпечатка с этого набора: строки реже и их легче читать. Шпоны бывают разной толщины — один, два, три пункта [17] . Вот эта книга напечатана шрифтом в «12» пунктов и набор взят на шпоны в «2» пункта.
14
Верстать — делать из «гранок» с неопределенным числом строк страницы или полосы.
15
«Выпускать» номер газеты или книгу, — наблюдать за тем, чтобы в окончательном виде в работе все было правильно.
16
Гарт — сплав свинца, олова и сурьмы, из которого отливаются типографские литеры.
17
Пункт — типографская мера, около 1/8 миллиметра.