Сигналы великанов (сборник)
Шрифт:
— Есть моторист — Степан.
— Максимка?
— Я.
— Крути, Степан.
— Есть — крути…
Жеребец сел к рулевому колесу. Мотор застучал. Вперед! Есть вперед. Отдай чалку. Есть!
Лодка, едва не черпая бортами воду от тяжелого груза, выбежала на стрежень. Жеребец скатал руля, и лодка, круто повернув, помчалась вниз по Волге.
— Это куда ж! Стой, — закричал Ладушкин…
— В Жигули! — ответил Жеребец и засмеялся.
Ладушкин, Петров и моторист с недоумением оглянулись на отступающие назад берега самарской пристани; и позади за лесом на горизонте сошлись гора с горой, синея, Жигулевские
— Ты, парень, не рехнулся? Жигули-то вон где!
— Мы туда и идем…
— Брось Ваньку строить, а то я с тебя спесь сшибу махом…
— Ну-ну, а приказ читал? Кто здесь есть командир судна? Жеребец! Это я. Кто здесь командует отрядом? Жеребец. Это я. При сем мастичная печать и надпись. Максим, продуй наган на всякий случай…
Максим вынул из штанов револьвер и подул ему в дуло: шелуха от семячек набилась.
Ладушкин смолк.
Самара скрылась за рынком [30] . Справа оборвался зеленый остров, прошумел осокорями— набежала чамра, зарябила голубую воду. Дождь брызнул и прошел. Гора в белой осыпи надвинулась справа крутцом.
30
Низкий мыс покрытый лесом.
Мотор стучит. Лодка бежит. Поднялись шапками шиханы. Обрывом прямо в воду источенные рекой известняковые скалы. Обломки с дом каменных обвалов у самого уреза и поросли осинником и оплетены ежевикой. На камнях у воды сидят штанастые орлы. На стук мотора повернет лениво и надменно голову, взмахнет крылами, взлетит и взмоет в высоту. А там вверху под облаком кругами реют.
Над голой кручею — погост: две церкви— каменная красная и деревянная.
— Стоп, мотор.
— Есть, стоп мотор.
— Вот, братцы, — сказал Жеребец, приворачивая к яру — Это и есть вам Ермачиха. Ермак тут, идучи Волгой вверх, волочился. Дальше, гляди: церковь белеется. Переволока — там, слышь, Стенька Разин свои лодки перетаскивал в Усу. А повыше Кольцовка— тут, будто, Ермаков есаул Иван Кольцо переваливал в Усу. Поняли? Самая наша дорога и есть.
Лодка тихо подошла к камням. Петров выпрыгнул на камни с фалинем в руке и подвел лодку бортом к каменной плите.
— Вот как будем, Ладушкин. Тут мужики на это дело со старины присноровились. Ты ступай. Я хоть Жеребец, да не сказали бы — щенок. Иди, скажи, что приказом начдива красной армии — требую, я, командир отряда, на берег шесть подвод, из них чтоб две с пристяжной. Чтоб в одну секунду.
А то, мол, у нашего командира расправа короткая. За службу — по четверке легкого табаку на брата. Село за горой. Одна нога у тебя здесь — другая там.
— Есть, товарищ командир. Идемте, Степан, Максим.
— Максим, ты не ходи — уж больно масляный. Амбицию мне спортишь.
Ладушкин с Петровым пошли в гору по крутому каменному взводу вдоль барака, заваленного по краю навозом.
— Ленивый здесь мужик, — сказал моторист, — у нас на родине навоз покупают, а тут надо бы на пашню, а он навоз в овраг валит.
— У нас, товарищ, этого не надо, — солидно ответил Жеребец, — наша земля навозу не примает: бурьян да чернобыльник одолеют. И без навозу сымаем ино по двести с десятины…
Прошло с час. С горы сначала показались ребятишки
Подводы съехали на каменный бечевник. С первой телеги сошел седой старик, надел очки и спросил:
— Кто здесь будет Жеребец?
— Я буду.
— Врешь?
Жеребец заржал…
— Истинно Жеребец. Приказ есть?
— Читай, коль грамотный.
Старик взял приказ, прочел.
— Все правильно. И печать. Ну, что прикажешь, отец командир?
— Ящики в телеги. Лодку на дроги— тройкой в гору. До Усы.
— На переволок, стало быть.
— Да…
— Это дело нам известное. Слушай, ребята, что приказывает советская власть. Делайте.
Красноармейцы с мужиками принялись перегружать из лодки на подводы ящики. Потом мужики распрягли одну пару, загнали в воду длинные дроги, сами зашли в воду, не раздеваясь, и сноровисто посадили моторную лодку вдоль меж слегами дрог. Вытянули на берег. Под борта подложили, чтоб не било и не стучало на камнях, рогожки.
— Трогай. А мы купаться будем.
Максим с Жеребцом разделись на камнях и кинулись в теплую желтоватую воду ласковой Волги. Поплыли на стрежень.
— Ширну мырну — где вымырну? — закричал Жеребец, нырнул, пропал — нет и нет.
Максим испугался: не утонул бы? — и поплыл к берегу. Вдруг под ним вода всколыхнулась, товарищ вынырнул, оседлал Максима:
— Утоплю!
Барахтались, возились, ныряли, гоготали. Чибис над поймой жалостно плачет. Волга— пустыня, как при Ермаке. Поплыли к берегу. Встали на камнях, чтобы обдуло ветерком. Склоняясь за гору, солнце обливало парней горячим светом. А свежо — и зубы стучат у обоих.
III
Обоз догнали в полугоре. Слева осталась Ермачиха. На околице, огороженной, средь гумен, со свистом машут крыльями высокие шатровые ветрянки. У ворот — воза.
Только-что купались — а жарко стало, потом облились.
По отлогой дороге за лошадьми едва поспеешь.
С высоты шихана открылась даль — влево и вправо покрыли землю шапками шиханы. На излучине Сызрань поблескивает крестами. Впереди внизу — синеет бор. В долине — голубая, опушенная уремою, Уса. За бором гора Лепешка — и над лесом графская светелка.
Спустились к реке. Дроги с лодкой въехали, шурша камышем, в Усу и лодку ссунули в реку. Сгрузили в лодку ящики и отпустили мужиков.
— Счастливого пути, товарищи. Вы того, побережней — усольские сказывали, что колчаковы лодки ходят Волгой.
Солнце спряталось за горы, посеребрив их край. От шиханов набежала тень. Вечер.
Разложенный на берегу костер к сумеркам яснеет. Обедают у огонька. На сошках— чайник. Командир отряда недоволен.
— Чего же это начдив ваш? Тоже пишет приказы, ровно Троцкий: раз-раз-раз — сахару, чаю, карамели. А выходит: цикорий, вобла, куряга…