Сигналы Вселенной. Планета трех солнц
Шрифт:
За первым поворотом показались «карлики». Да, они на том же месте, не изменились. Причудливая группа скал все еще напоминает праздничную гулянку гномов. Только присмотрись внимательнее, сразу же увидишь, как их лица начинают улыбаться, шевелиться. Самый маленький гном с досадой смотрит на море, где, по древней легенде, викинги отобрали у него лодку… Другие скалы тоже не остаются немыми. Острые тени от солнца вдохнули в них жизнь. Благодаря игре света и теней на обрывистой каменной стене проступает иссеченное ледяными ветрами лицо Амундсена…
Северсон вздрогнул,
— Родной край… — Северсон вздохнул и направился дальше.
Теперь дорога вилась по узкой долине над шумным горным ручьем. Он журчал и бурлил, яростно бил о гранитные берега, мчался через скалистые пороги к морю. Этот ручей нес первый привет из родного поселка.
«Еще один поворот, — думает Северсон, — и я увижу дом художника Абильгаарда».
Его домишко, скрытый в густом кустарнике, всегда привлекал мальчишек своей таинственностью. Старенький дедушка Абильгаард ходил по окрестным селам, предлагая свои картины. Люди ничего не покупали у него, зато давали ему милостыню, как нищему. Он брал ее с детской улыбкой: «Спасибо, Спасибо! Теперь у меня будет на что купить краски!» Но все знали, что он уже давно не рисует, а на те деньги купит хлеба и солонины, чтобы не умереть с голоду-
Однако в просвете между столетними соснами появилась не халупа, а большая современная вилла со стеклянной крышей. Северсон остановился перед ней и долго стоял задумавшись. Вскоре в окно выглянул улыбающийся мужчина с маленькой козлиной бородкой и приветливо махнул рукой, будто приглашал войти…
Это был не старик Абильгаард. Это был кто-то чужой. Новый житель глухого уголка чудесной долины.
Северсон смущенно опустил глаза и быстро пошел дальше.
Сразу же за следующим поворотом глазам путника открылась широкая долина. Да только все в ней было необычное, новое. Куда делись старые почтенные строения? Откуда взялись виллы и многоэтажные здания?
И все же он дома. На этом холме, бывало, он сидел по вечерам с друзьями. А в лесу, над холмом, лазил по соснам, выискивая там совиные гнезда. Ох и доставалось же ему за это от матери!
Горы и лес не изменились. Но вот на этом месте стоял совсем другой дом. В обшарпанной лачуге здесь доживали свой век бедолаги, что оставались на белом свете без родных и имущества. Некоторые из них, правда, уверяли, что имеют сына или дочь в Америке, где им, мол, хорошо живется. Однако почтальон всегда проходил мимо приюта, не обращая на него внимания. И старикам оставалась единственная радость: напрасные надежды, с которыми они и уходили в могилу…
Северсон свернул с главной дороги и направился по тропинке между кустов к небольшой рощице среди скал. Здесь он знал каждый камень, ведь эта тропа вела к его родному дому.
Когда среди деревьев показался старый, типично северный дом с высокой трубой, у Северсона засияли глаза. Он бросился вперед, потом остановился.
Старый домик остался таким же, каким был тогда, в 1927 году, когда Северсон был здесь в последний раз.
И грустно, и радостно
Кто живет в тебе, старый дом? Как и прежде, старательно ухожен палисадник, будто и сегодня поработал в нем заботливый отец. И в ящиках под окнами смеются цветы…
В этот момент взгляд Северсона упал на мраморную доску над дверью. Выбитые на ней золотые буквы рассказывали, что в этом доме родился и прожил свою молодость верный соратник Амундсена, героический борец с ледяными просторами, который отдал свою жизнь служению человечеству и науке. А внизу доски свежая приписка: «…и был возвращен наукой к жизни и человечеству».
Вновь и вновь читает Северсон надпись. Радостно и тоскливо сжимается у него сердце; ему трудно поверить, что это написано о нем; как не верится и в то, что он действительно пролежал долгие десятилетия во льдах Арктики.
И не замечает он, что на него уже давно с порога ласково, с интересом смотрит седовласый старик.
— Ну, здравствуй, Лейф!
— Здравствуйте… — Северсон вздрогнул, взглянул на дедушку.
— Заходи, милый мальчик… Я давно уже жду тебя…
Старик взял гостя за руку, повел к дому. Северсон шел за ним, как в полусне. Но вот он опомнился:
— Скажите, откуда вы узнали, что я приеду?
— А куда бы тебя повела твоя первая дорога, как не домой? — улыбнулся дедушка. — Отдохни после путешествия, а я тем временем слетаю вниз, в городок, и привезу чего-нибудь поесть…
— Спасибо, дедушка! — искренне сказал Северсон, тронутый не столько словами, сколько интонацией старика. — Только очень прошу: никому ни слова! Не рассказывайте о моем приезде. Все равно меня тут уже никто не знает…
Дедушка ушел. Северсон остался один.
Старый буфет стоит там же, где и стоял, — только статуэтки и посуда расставлены немного иначе. В простенькой гостиной все дышит древним семейным уютом. Правда, стена напротив окна превратилась в галерею семейных фотографий. В центре висят три больших портрета: отца, матери и молодого Лейфа.
Северсон сел за тяжелый дубовый стол и пробежал глазами по резным стульям. Здесь он сидел когда-то в кругу семьи.
Воспоминания вдруг будто оживают. Ему показалось, что стол снова празднично накрыт. Отец поднимает бокал: «Итак, за дальнейшее продвижение по службе, дорогие друзья!» Да и почему же не выпить: младший чиновник занял наконец место, к которому так долго стремился.
Отец не привык пить: после третьей рюмки у него уже заблестели глаза.
— Ешьте и пейте, наступили лучшие времена! — восклицает он радостно.
Однако мать поглядывает озабоченно. Наклоняется к отцу и шепчет, — увы, слишком громко: «Сегодня празднуем, а завтра, возможно, опять затянем пояса… Ведь плата увеличилась ненамного. Лишь настолько, чтобы не брать каждый раз в долг…»
Некоторые из гостей услышали эти слова. Улыбки тускнеют на их лицах. Какое-то время они еще веселятся для приличия, а после по одному начинают прощаться: пора, мол, домой; их еще ждет много дел…