Сигом и Диктатор
Шрифт:
– Ни родных, ни близких, - ответила старуха.
– А что вы вяжете?
– Шарфы и кофточки.
– Для кого?
– Продаю их и на вырученные деньги покупаю кое-что для себя.
– А если я отниму вот этот шарф?
Спицы остановились...
– Могу отдать его, если он вам нравится.
Сигом задумался. В книгах, которые Диктатор разрешал ему прочесть, не упоминалось, что человек может без борьбы отдать что-то ценное другому. "Значит, они не представляют для нее ценности". Он спросил:
– Но если вы
– Воспоминания. Я живу ими.
Он подумал: "Выходит, они могут быть настолько ценными, чтобы заменить остальное".
– Отними их - и вы погибнете?
Она поняла, куда он клонит:
– Я могу поделиться ими с любым. Мне будет это приятно.
– Поделиться - не подходит. Я хочу их все, полностью.
– Я и отдам их все.
Сигом заподозрил подвох:
– И ничего не оставите себе, ничего не припрячете? Даже волк зарывает кость про "черный день".
– Они останутся со мной.
– Но вы же отдадите их мне, - напомнил сигом.
– Воспоминания - это не кости, не хлеб. Я отдам их, и они останутся со мной.
Сигом спросил у Диктатора:
– Может ли человек отдать другому самое ценное и при этом испытывать радость?
– Нет, - сказал Диктатор.
4. СУД
– Но нигде люди не нагородили столько несуразицы, как в Уголовном праве, - заметил Диктатор.
– Сегодня ты убедишься в этом.
– Слушаю.
– Сегодня состоится суд над Альфредом Куршмитсом и его молодцами. Они разгромили лавку одного иностранца, а когда он попробовал вступиться за свое добро, избили его до полусмерти.
– А какое мне дело до этого?
– спросил сигом.
– Альфред и его молодцы - коренные жители этой страны, такие же, как я. Мы сами хотим торговать у себя дома. Наша страна - для нас. Если все будут придерживаться этого принципа - в мире создастся та устойчивость и порядок, к которым мы стремимся.
– Куршмитса и его друзей будут судить иностранцы?
– Нет, конечно.
– И судьи - не идиоты?
– Среди них будут всякие.
– Ты опасаешься, что не все они усвоили простую истину, которую ты только что изложил?
– Молодец, правильно меня понял! Но это еще не все. Большинство из них думает, как мы. Однако есть законы, которыми они формально должны руководствоваться. А по законам виноваты Куршмитс и его люди.
– Зачем же вам такие глупые законы?! Не проще ли изменить их, чем обходить всякий раз?
– К сожалению, не проще, - вздохнул Диктатор.
– Есть Международное право и разные путаные соображения... Поэтому ты пойдешь в суд некогда присяжные будут решать, колеблясь между своими терзаниями и законом...
– Я включу телепатоусилители и внушу им разумное решение. Так?
– Точно так, - довольно сказал Диктатор.
Зал суда был полон. Сигом отметил,
"Из них получится неплохая армия для оздоровления мира", - подумал он.
Среди присяжных заседателей - добрых граждан города - только один внушал опасения. Он был немолод, худ, за стеклышками очков скрывались запавшие усталые глаза. Сигом заглянул в его мозг и ужаснулся: столько там было противоречивых мыслей и чувств, запутанных суждений. Клетки памяти забиты всевозможными сведениями более чем наполовину. Зато у остальных заседателей память была почти чистой, а если в ней и хранились какие-нибудь сведения, то они имели сугубо прикладное значение: новая технология пива, адреса магазинов, навыки забивания гвоздей, правила уличного движения для шоферов-любителей, характеристики сослуживцев, домыслы, как обмануть соседа, как продвинуться по службе, как получить прибыль от торговли булками и мясом. И только иногда попадались отвлеченные сведения, но они редко простирались дальше футбольной таблицы и эстрадных певиц и танцовщиц.
"Очкарика" придется взять под особый контроль, - подумал сигом.
– Он потребует дополнительного напряжения".
Начался допрос свидетелей обвинения. Первым вызвали полицейского. Прежде чем он начал отвечать на вопросы, сигом успел заглянуть в его мозг.
"Молодцы Куршмитса не зря помордовали этого типа. Какого черта ему делать в нашем городе?!" - думал полицейский. Произнося присягу "Клянусь говорить правду, чистую правду и только правду", он подумал с сожалением: "Ничего не поделаешь, придется говорить то, что видел. Разве что малость недоскажу..."
Сигом схватился за одну мысль: "Какого черта ему делать в нашем городе?" - и стал проигрывать ее бесконечно в голове полицейского: "Какого черта... Какого черта... Какого черта..." А затем добавил: "Мы должны быть все заодно, все заодно, все заодно! Наша страна - для нас, для нас, для нас!.."
– Расскажите Высокому суду, что вы видели, - предложил прокурор, думая: "Если я выиграю процесс, кое-кто за границей и даже некоторые из наших либералов посмотрят на меня весьма благосклонно. К тому же - сенсация, шум вокруг процесса и моего имени. Это приятно. Но из города мне придется убраться..."
"Придется убраться, придется убраться из города, из родного города..." - завел "пластинку" сигом. И добавил: "Из-за чего я пострадаю? Из-за чужака. Разве он стоит этого? Разве это справедливо?"
– Расскажите Высокому суду основное, главное, мелкие подробности нас не интересуют, - сказал прокурор.
"Что с ним творится?
– насторожился судья.
– Слов нет, Куршмитс и его банда головорезов защищали интересы города, близкие всем нам, но закон есть закон. Если он перестанет выполняться, то к нему потеряют уважение, и тогда..."