Сигрид Унсет. Королева слова
Шрифт:
Здесь жили художники Альф Лундебю и Ларе Юре, ее друзья по римским временам. Картины, которыми были увешаны стены отеля, создавали уютную домашнюю атмосферу. Первое время Сигрид просто наслаждалась тем, что можно спускаться к уже накрытому столу, и с удовольствием ходила в гости к друзьям в их просторные дома.
Возможно, постепенно сомнения уступали место уверенности: она ни за что больше не вернется в Кристианию к Сварстаду. Во всяком случае, не в ее положении — на седьмом месяце беременности. Вскоре она принялась прочесывать объявления на предмет сдающихся в Лиллехаммере домов. Возможно, она не раз вспоминала слова мужа: «За городом все выглядит унылым и неживописным» [310] . Вряд ли она предполагала, что известный городской пейзажист Андерс Кастус Сварстад в одночасье превратится в певца Лиллехаммера.
310
Brev til Signe, 20.9.1910, NBO, 742.
Какие
В июне в Лиллехаммер приехал Сварстад и ненадолго присоединился к ним в «Брейсете». Сначала Сигрид только злилась — давали о себе знать три года кошмарной жизни в Синсене, — но потом растаяла и вздыхала в письме к Нини Ролл Анкер: «Боже, это ведь совсем другая жизнь — только мы двое и наши дети» [311] . Но временная семейная идиллия не поколебала ее решения. Она больше не собиралась брать на себя ответственность за детей Сварстада: «Я больше не могу с ними жить. <…> Я просто не хочу, не хочу ради них пренебрегать своими детьми и своем работой» [312] .
311
Brev til Nini Roll Anker, 10.6.1919, NBO, 171.
312
Brev til Nini Roll Anker, 11.7.1919, NBO, 171.
К тому времени, как мать решила перебраться поближе к подруге, в маленький пансионат в северной части города, Андерс и Моссе уже совсем освоились в «Брейсете». В пансионате она смогла расслабиться. Обратный адрес на конвертах ее писем к Нини Ролл Анкер гласил: «Лёккебаккен, северный район».
В одном из таких писем она и поделилась счастливой вестью: художник Сверре Юрт сдает пятикомнатный деревянный дом на год, и она уже подписала договор: «2500 крон за 15 месяцев. По местным меркам совсем недорого. Это старинный хутор, обжитой и с современной обстановкой; на первом этаже есть кухня, маленькая столовая и прекрасная гостиная, на втором — одна большая и две маленькие спальни. Домик очень уютный, а вокруг открываются восхитительные виды — недалеко отсюда Юре и Лундебю написали лучшие свои пейзажи» [313] . Кроме того, она договорилась со шведской сестрой милосердия, что та будет помогать ей с детьми. «Прямо не верится, что мне так везет! — с воодушевлением писала она. — Теперь остается только найти служанку, и тогда какое-то время можно будет жить и наслаждаться жизнью» [314] .
313
Anker 1946, s. 48.
314
Anker 1946, s. 48.
Однако не все было так просто, поиски прислуги затянулись, и к концу лета для беременной Унсет наступили тяжелые дни. Возможно, она еще яснее осознала, какую ношу взвалила на себя в Синсене, когда ко всем теперешним проблемам прибавлялись еще трое приемных детей. Близким подругам тоже стало ясно: Сигрид Унсет на пороге важного решения, ее самопожертвованию пришел конец. Отныне главное место в ее жизни займут свои, а не чужие дети — и творчество.
В ожидании родов она с удовольствием готовит к печати сборник ранее опубликованных статей по женскому вопросу, озаглавленный «Точка зрения женщины». Уже был готов и лозунг, которым она намеревалась подразнить поборников современной семейной политики. Не больше и не меньше чем цитата из старинной баллады, пришедшая ей в голову, когда они с Йостой решили освежить в памяти народное творчество: «Как на земле расти траве, когда сын матери
315
Anker 1946, s. 50.
Унсет, по собственному признанию, не особенно наслаждается прогулками по Лиллехаммеру «в своем теперешнем шарообразном состоянии», однако вполне способна написать послесловие к сборнику, «и уж свое мнение менять я не собираюсь» [316] . Однако удовольствие от предстоящей стычки с защитниками современной идеологии омрачалось дилеммой, с которой ей доводилось сталкиваться уже не раз. Как успевать шить детям одежду, присматривать за ними, руководить засолкой и приготовлением варенья и вдобавок выкроить достаточно времени на то, чтобы написать внятное и искрометное послесловие? Книга во что бы то ни стало должна появиться на прилавках, но детей и прислугу, да и себя тоже, придется держать в ежовых рукавицах.
316
Anker 1946, s. 50.
Когда к ней на пару дней приехал Сварстад, оба чувствовали себя так, будто вырвались на свободу из тюрьмы за колючей проволокой, — раны по-прежнему кровоточили. Никому не хотелось больше воевать, однако слишком многое разделяло их, о чем было невмоготу говорить. Он не мог оставить своих старших детей. Как решить эту проблему, когда она больше не желает жить с ними одной семьей? Если бы речь шла только о них двоих и их общих детях, то они, верно, придумали бы что-нибудь, писала Сигрид Нини Ролл Анкер [317] . К тому же, хотя ее боевой задор с годами не уменьшился и она с удовольствием готова была схлестнуться с самозваными апологетами прогресса — феминистками, новые критические идеи Сварстада не нашли у нее поддержки.
317
Brev til Nini Roll Anker, 13.8.1919, NBO, 171.
Год назад Сварстад опубликовал в журнале «Самтиден» статью «Месть евреев», в которой во всех бедах, начиная с русской революции и кончая трагедией Бельгии во время Первой мировой войны, винил именно евреев. Он выступает с предвзятым, явно отдающим антисемитизмом описанием еврейского народа, этих лавочников, какими он запомнил евреев еще в бытность свою в Рингерике. Сварстад протестовал против модернизма в живописи, он был поклонником классического искусства, и тут их с Сигрид мнения полностью совпадали. Однако в своей статье он опускается до примитивной ненависти к евреям. Сигрид Унсет отнюдь не чуралась полемики и могла быть довольно язвительной в своих выпадах — к примеру, против Катти Анкер Мёллер, — но что она думала о таких заявлениях Сварстада, остается неизвестным. Возможно, считала их проявлением свойственной ему нетерпимости. Во всяком случае, его взгляды на евреев она не разделяла.
За то недолгое время, что Сварстад пробыл в Лиллехаммере, примирения достичь не удалось. Сложно сказать, о чем он думал, помогая установить на втором этаже их голубую кровать с балдахином. Кровать в свое время сделал плотник из Ши по эскизу самого Сварстада. Комод из березы, втайне приобретенный ими в 1911 году и заменивший Сигрид Унсет сундучок с приданым, занял свое место в гостиной. После свадьбы Сварстад нарисовал на светлом комоде двух вздыбленных Пегасов. Теперь Унсет собиралась служить своему Пегасу в одиночку. Унаследованный от отца зеленый письменный стол писательница поставила у окна, выходящего на огороженный лужок, где паслись коровы.
Августовский день был свеж и чист, как обычно бывает в августе в Лиллехаммере, когда у Сигрид Унсет Сварстад, ослабевшей и усталой, начались схватки. 27 августа в деревянном доме, залитом солнечным светом, она наконец с полным на то правом могла сказать: мои сыновья. Ее третий ребенок и второй сын, едва появившись на свет, тут же продемонстрировал здоровый аппетит. По сравнению с первыми двумя, эти роды прошли относительно безболезненно. Удовлетворенная, она могла откинуться на подушки и предоставить себя заботам других. Здесь она уже чувствовала себя практически как дома. Помочь приехала и ее мать.