Сила басурманская
Шрифт:
– Уминай!
Темник-багатур чувствовал себя преданным. Он же говорил Тандыр-хану, что Джагор его анда! И вот оно, тихое решение бича степей.
– Привези нам голову их батыра! – Жестокие глаза хана жгли Уминая, словно пламя Пекла.
Витязь отвернулся и понуро двинул чудо-коня навстречу ефрейтору Емельянову.
Воронежец так же медленно спускался к побратиму.
Остановились, избегая встретиться взглядами.
– Привет, братка, – сказал Егор.
– Здыравствувай, Джагор, – неловко ответил кочевник, не догадываясь,
– Что делать будем?
– Моя хан послал воевай твоя, знаючи, что мы анды, – промолвил Уминай. – Я твоя биться не моги.
– Я тоже.
Спешились, обнялись. Оба войска растерянно зароптали.
– Давай тогда рубиться каждый против своих врагов, – предложил дембель. – Прямо тут.
Он обнажил меч, сделал несколько шагов к орде и очертил линию.
– Молодца! – одобрил багатур, поворачиваясь к ополченцам и проводя черту саблей.
– Ты там наших не сильно… – начал было Емельянов-младший, но понял, что говорит глупость.
– Удачи, Джагор.
Витязи снова очутились в седлах, разъехались каждый к своей черте и демонстративно стали ждать начала боя.
Ни рассеяне, ни тартары ничего не поняли. Первым сориентировался Тандыр-хан:
– Вперед!
Качнулась темная волна кочевников, заорали закаленные степными ветрами глотки, стала разгоняться тяжелая конница.
Тут-то Егор и понял, какого дурака свалял: «Наши-то стоят на позиции и вниз не двинутся, а кочевники, вот они. Я же один против них остался, отрыв башки! Даже Симеоновичи сзади остались…»
Когда до первых кавалеристов оставалось метров пятьдесят, воронежец четко осознал, что из сегодняшнего сражения он не выйдет – вынесут.
«А ну, суппорт с фартуком, не смей думать о поражении», – приказал себе парень и изготовился к бою.
Пробуждение Емельянова-старшего протекало под истошный, переходящий в вой собачий лай. Щеки натирало что-то шершавое и влажное. В ноздри ударил запашок под названием «Тридцать лет без зубной щетки».
Иван вякнул, отмахиваясь от неизвестного раздражителя. Голова разламывалась, тело было ватным. Занемевшая спина ощущала какие-то довольно острые неровности.
– Просыпайся, Ваня! Сейчас меня собаки придут рвать!
Узнав голос оборотня, Старшой расклеил веки и обнаружил себя в каком-то захолустном сарае без крыши и части стен. Серые сумерки превращали мир в нечто угрюмое и мутное.
– Че я тут делаю? – прохрипел дембель.
– Хотел бы я знать, – проворчал волк. – Если бы от тебя за версту не несло кровищей, я бы решил, что ты напился и спишь в трущобах. А так вообще не знаю, что и подумать.
Витязь начал вспоминать, ворочая пересохшим языком во рту:
– Кровь не моя. Холщовых котов… Боже мой! Я убил семь человек!
Осознание ужасного деяния выдернуло Ивана из апатии. Он рывком сел, быстро встал на четвереньки,
Как ни странно, полегчало. Старшой поднялся, увидел радиоприемник и чуть его не раздавил армейским ботинком, вымещая злость. Потом опомнился: адский прибор еще понадобится, да…
Заливистый собачий лай приближался.
– Ты самый отвратительный богатырь, которому я когда-либо помогал, – заявил Вятка. – То в яму за воровство попадешь, то на помойке какой-то застрянешь. Садись скорей!
Иван безропотно сгреб «Альпинист» в охапку, взгромоздился на оборотня.
– Только мне на постоялый двор надо. Там этот… мешок. Живая вода, то, се.
Волк вздохнул:
– Валяй! Давай еще там устроим переполох.
– Кто лох? Я лох? – повторил чужую шутку Старшой.
Серый хищник рванул на постоялый двор. Редкие прохожие шарахались в стороны, кричали «Ату его!», но оборотня это нисколько не заботило. Он шел по отчетливому следу дембеля, прорысил через трактир, взбежал по лестнице и вломился в снятую Иваном каморку. Парень сгреб свой скарб, и Вятка стрелой вылетел на улицу прямо через окно.
Слабый воронежец едва не шмякнулся о стену, но обошлось – некое волшебство всегда удерживало его «в седле», не подкачало и сейчас.
Богатырь и серый хищник покинули взволновавшуюся Дверь под аккомпанемент собачьего лая. До самых далеких окраин почетный эскорт, точнее, форменная свора пыталась догнать волка, только он бежал все быстрее и быстрее, пока вовсе не слился для стороннего наблюдателя в серую ленту, низко стелящуюся над дорогой.
Во время недолгого пути до Мозгвы Старшой балансировал на грани яви и бреда. Он опомнился только в тереме Юрия, куда оборотень беспардонно ворвался, пугая девок и раненых мужиков.
На пути волка возник Колобок:
– Стоять, хищник!
Вятка притормозил, и Хлеборобот узрел Емельянова.
– Смотрите, кто прибыл!!! Где ты шлялся? Тут такое творится!
– Где Егор? – прохрипел дембель.
– За Мозгвой, – сказал каравай. – Сеча там. Решающая.
– Ванюша! – К парню выбежала Рогнеда, но увидала оборотня и обмерла, застыв в нелепой позе.
– Привет, красавица. – Старшой приложился к ковшику с водой, стоявшему подле лавки с каким-то раненым вихрастым бородачом. – Потом поговорим. Вятка, жми на юг!
Волк ругнулся неразборчиво, дескать, нашли извозчика, и развернулся. Прыткий Колобок запрыгнул Ивану на руки. «Ладно, не выбрасывать же», – постановил парень.
Хлеборобот весело верещал, испытывая наслаждение от скачки, а дембель собирал волю в кулак. Похоже, настало время перейти от приватных прослушиваний приемника к массовым. Перед мысленным взором воронежца плавали и кружились хороводом картинки: Нафаня, рвущий собственные уши, Сивояр, заливающий кровью грязный земляной пол заброшенной хаты, алые потеки на старых стенах, скрюченные тела семерых обзетильников…