Сила инстинкта. Часть 1
Шрифт:
Кузьмич ответить не успел, потому что из-за поворота вынырнула фигура городового в белом кителе и со свистком в руке. Положенной фуражки на голове не было, что смотрелось довольно необычно.
– Тааак, это что за сборы?! – Строго осведомился он еще издалека, а когда подошёл, смерил всех каким-то презрительным, недобрым взглядом.
– Дело в том, что на нас только что… – начал рассказывать Антон, но его вдруг совершенно неожиданно перебил Островский и быстро ответил за него:
– Нас чуть не сбил ехавший по дороге
Блондин удивлённо посмотрел на Петра Петровича, но вслух ничего не сказал. Ему было непонятно, почему он захотел скрыть факт нападения.
Городовой недоверчиво покосился на Антона, и тот моментально потупил взгляд. Зачем, сам не понял. Видать, само вышло, машинально.
Но блюститель правопорядка без фуражки увидел Островского и повернулся к нему, утратив к юноше всякий интерес.
– Петр Петрович, а вы как здесь оказались? Знаете же, появляться в этих местах небезопасно в темное время суток.
– Знаю. Дочь просто захотела прогуляться, и я решил не отпускать ее одну. Именно потому, что небезопасно.
Островский эту фразу произнес неуверенно, но блюстителя правопорядка, похоже, этот ответ удовлетворил. Он кивнул и обратился к стоявшему рядом бородачу.
– А вы что здесь делаете, рвань капустная? Я, кажется, тебе в прошлый раз доходчиво объяснил, Михал Кузьмич, что твоя помощь никому не нужна. Твои бригады только людей пугают. Зачем вынуждаешь меня повторять? Или в кутузке давно не ночевал? Так изволь, вмиг организую!
Кузьмич сплюнул коричневой табачной слюной, что выглядело совсем невежливо. Но он, похоже, такими мелочами не заморачивался. Ответил добродушно, по-мужицки:
– Зря ругаешься, Парфен Каллистратович. Мы, между прочим, вашу работу делаем. Споймали бы этого Упыря, и дело с концом. Полиция и общественность – дело единое, испокон веку так было. Только вместе мы сможем навести порядок на улицах. Вон и студенты, – он головой указал на стоящих в стороне куривших парней, – решили помочь. Невмоготу им, видно, по домам сидеть, коли тут дела такие.
– Ты меня еще тут про общественность поучи! – Оскалился Дмитрий Харитонович. – А студенты твои пусть при университетах будут. Там куда спокойнее, нежели с тобой, рваниной, шляться. Да и пользы больше.
– А мы и в университете успеваем, Ваше благородие! – Крикнул один из ребят, но тут же спохватился. Поймал на себе злобный взгляд городового, да и Кузьмич на него шикнул. Не лезь, мол, коли не спрашивают.
– В море тебе идти надо, Кузьмич. Засиделся на суше. – Сказал блюститель правопорядка и повернулся к Петру Петровичу, давая понять Кузьмичу, что разговор окончен.
– Ладно, можете идти, но будьте предельно осторожны. Не мне вам говорить, что у нас тут происходит.
– Благодарю. Мы сейчас прямо домой. Прямиком, как говорится, не сворачивая.
Затем городовой опять
– В общем, я тебя предупредил. Еще раз увижу с дубинкой, закатаю по полной программе. Не в каталажку, так самолично проучу. Ты меня знаешь.
И так убедительно сказал, что Антон понял – не шутит. И вправду проучит.
Видно, понял это и моряк, потому что поднял руки в знак полного повиновения. Дубинку он отдал товарищу, у которого был кортик – от греха подальше.
Грозный городовой уже собирался уходить, но вдруг его кто-то окликнул: «Парфен Каллистратович! Парфен Каллистратович!». Все как по команде оглянулись.
Из-за углового дома выехала карета, запряженная четверкой лошадей. Приближаясь к стоявшим возле дороги людям, она сбавила ход. Из закрытой коляски по пояс высунулся прилично одетый господин, держа в одной руке початую бутылку не то вина, не то коньяка, а в другой какой-то белый предмет. Господин этот, вне всякого сомнения, был изрядно пьян, потому что помимо имени блюстителя порядка выкрикивал еще что-то, чего разобрать было невозможно, преглупо при этом улыбаясь.
Поравнявшись с городовым, лошади потопали рысью, очень медленно. Через несколько шагов и вовсе остановились. Пьяный господин передал блюстителю из рук в руки белый предмет, захохотав при этом так, что одна лошадь даже громко заржала ему в ответ, будто понимая, о чем речь.
– Ха-ха-ха, Каллистратыч, ха-ха-ха!!! Потерял, mon cher, ха-ха! Бежал сломя голову, да? Неужто народовольцы самого государя схватили, а ты побежал спасать, да? Ой не могу!
Городовой прервал эту бессмысленную тираду и выхватил белый предмет из рук пьяного. Теперь остальным было видно, что это белая фуражка, какие по форме положено носить городовым.
– А я еду, значит, от Быстряковых, обед у них был. – Ик! – А кучер мой и говорит: «Смотри, Евгений Палыч, – ик! – что это на дороге валяется? Никак шапка городового!» Ха-ха, шапка! Ик!
Смеяться уже, видно, у богатого франта не осталось сил, поэтому он начал икать.
– Да ладно тебе, чего уж там! – Нахмурился городовой, но опустил голову. Видно было, что он не хотел ронять своего достоинства, но ему все-таки было стыдно за потерянный головной убор.
– Да ладно, не летай главное так больше. Ик! Ты мне вот что лучше скажи…Ооо, Петр Петрович, моё почтение!
Франт в карете увидел Островского, чему, было видно, несказанно обрадовался.
– Здравствуй, Евгений. Какая встреча! – Поздоровался промышленник, подойдя к тротуару.
– Рад тебя видеть, друг! А я, представь, только от Быстряковых. Ик! В покер играли, тебя жаль не было. Вздул меня этот шельма Штурский, польская морда. Ик! Ну что же мне из этого, – ик! – пропадать, что ли? Выпить хочешь?
И он протянул ему бутылку. Петр Петрович вежливо отказался, сославшись на то, что они спешат домой.