Сила одного

Кудабаев Аслан

–С таким фонарем, Шагаев, тебе лучше не маячить в полку, на глазах офицеров,– покачиваясь на носках перед строем, продолжал старшина.– Еще не хватало мне из-за тебя выговор получить. Поэтому отправлю– ка я тебя сегодня на хозяйственные работы. У нашего командира полка– новая дача, и ее надо привести в порядок.

Работенка как раз для тебя, рядовой Шагаев, как думаешь?… И для рядового Ишимкина.– бросил старшина уничтожающий взгляд на Малыша.

–Так точно!– громко рявкнул со своего места Малыш.

–А тебя кто спрашивает, а?!– уставясь на Малыша налитыми кровью глазами, свирепо прорычал старшина. Старшину в роте никто не любил, но Малыш не любил его больше всех, и старшина это знал.

И оба не упускали случая подействовать друг другу на нервы. Впрочем, последнее слово, всегда оставалось за старшиной. Так же, как и сейчас. – Сразу после возвращения с хозработ назначаю тебя, рядовой Ишимкин, дневальным в наряд по столовой. И учти: я лично приду проверить, как ты чистишь картошку. И драишь котел. Понял меня, солдат?

– Так точно! –еще громче рявкнул Малыш.

– Рота, разойдись по местам!– махнул рукой старшина.

–И кто тебя все время за язык тянет?– говорил Данко малышу, когда они и еще пятеро солдат тряслись в кузове “Урала”, везущего их на дачу командира полка. В кабине, рядом с водителем, сидел их старший и сопровождающий– старшина. Он сначала хотел отправить с ними командира взвода, сержанта– контрактника Воронцова, однако потом почему-то передумал и решил ехать сам. Для Данко и Малыша это было плохо. Придется теперь вкалывать наравне с пятью другими солдатами, “салагами” и “черпаками”. Уж старшина спуску не даст. Особенно Малышу.

Дача командира полка находилась далеко за городом, на холмах. Среди поросшей густыми деревьями чащи. Идеальное место для отдыха. От сумасшедшей “цивилизации”, города, и особенно– от сумасшедшей жизни в полку. Впрочем, судя по состоянию дачи, командир полка здесь бывал нечасто. В огромном двухэтажном доме все было новое– крыша , полы, стены, паркет. Веранда, пристройки, ограда и даже бассейн, полный воды. Все было новое, но какое-то нежилое. С первого взгляда видно было, что всем этим редко пользуются и что люди здесь почти не живут.

Подъехав к широким, почему-то наглухо закрытым изнутри воротам, тяжелый “Урал” наконец остановился. Из кабины выпрыгнул старшина, из кузова высыпались солдаты. Подойдя к большим и, по– всей видимости очень прочным воротам, старшина нажал на какую-то кнопку. Прошла минута, другая, наконец послышался лязг тяжелых замков, и ворота открылись. За ними стояли двое коренастых, коротко подстриженных парней– видимо, охранников. О чем-то коротко переговорив со старшиной, они расступились, уставившись на проходивших в ворота солдат. Острый взгляд одного из них Данко почувствовал на себе– парень внимательно осматривал его глаз. У Данко появилось смутное чувство, что он этого парня уже где-то видел. Но где?

Старшина провел их в одну из громадных пристроек и назначил им “фронт работы”– всю внутренность дачной пристройки предстояло отчистить от всякого оставшегося от строителей железного. Деревянного и кирпичного хлама. А хлам этот лежал в пристройке почти до потолка. Увидев этот так называемый “фронт работы”, Малыш уныло присвистнул. Однако, как оказалось, старшина совсем не собирался собственноручно командовать ими и стоять у них над душой. Распорядившись, что, куда, и как нужно отнести, он вместе с обоими короткостриженными охранниками направился в сторону дачи, бурно о чем-то с ними переговаривась.

–Да-а, опять это “пахалово”…– сплюнув и глядя, как пятеро “салаг” и “черпаков” принялись за работу, выругался Малыш. – И на “гражданке”, когда уволимся, нас ждет тоже самое! Работа, работа, с утра до вечера, а получаешь за это– копейки!

–Многие так живут…-пожал плечами Данко.

–Многие, но не все! И я тоже так жить не хочу! Не хочу загибаться с восьми до шести, получать за это жалкие гроши, тянуть от зарплаты до зарплаты и выбирать купить жене перчатки

или себе– носки. Вон мой отец всю жизнь пахал на заводе, и что? Пьет уже не только по выходным, но и каждый день после работы. Нажрется, как свинья. И скандалит с мамкой– голова идет кругом! Я не помню, чтобы у меня в детстве было то, что было у других детей– сынков этих богатых козлов, которые только и делали, что хвастались своими шмотками, раскатывали на крутых тачках и имели самых красивых девчонок! А ты сидишь без гроша в кармане, смотришь на все это и думаешь: для чего придумали такое бесполезное слово, как “справедливость”? Одни– пашут как проклятые, от зари до зари, но не имеют от жизни ничего, а другие, как свиньи, – только жрут, пьют, ничего не делают, зато все имеют. Скажи мне: в чем здесь дело?

–Хочешь знать ответ? Возьми “Капитал” Маркса и прочитай. Там все про это сказано…

– Не буду я читать эту тягомотину! Ты сам-то ее читал?

–Нет.

– Вот видишь! Откуда же ты знаешь, про что там сказано!

–Потому что все это: богатые и бедные, счастливые и несчастные, жестокие и безответные, хорошие и плохие– неотъемлемые составные человеческого общества, человеческой жизни. Не мы такие– жизнь такая! Несправедливая и жестокая для одних и легкая и сладкая для других. Каждый– выбирает свое! Да, кто-то может пахать всю жизнь и ничего не добиться, а кому-то все падает, словно с неба! Но тут ведь важно и то , на какой “ниве” ты пашешь! Конечно, если ты пашешь на каком-нибудь заводе, тебе никогда в жизни ничего не обломится. Поэтому те, кто хитрее, наглее, никогда и не пойдут на завод. Найдут место, где, может быть, нужно будет врать, воровать или даже убивать, но можно будет грести деньги лопатой. И они будут ради этого делать все! Каждый в этой жизни сам делает свой выбор! Хочешь грабить кого-нибудь, убивать– пожалуйста! Но все же стоит знать. Что деньги в жизни– не самое главное. Главное– покой на душе. Хотя и тут– как посмотреть. У кого нет совести, тот и по горло в грехах будет жить-поживать спокойно. Просто все зависит от самого человека– что для тебя в этой жизни важнее: деньги, душевный покой или что-то другое.

Посмотри :ведь и в армии те же законы! Что мы здесь сейчас делаем? Вкалываем на того, кто в этой жизни наглее, бессовестнее, может быть, предприимчивее.

А дедовщина? Разве ты сейчас, пользуясь своим положением, не облегчаешь свою жизнь, перекладывая труд на других?

–Но ведь я “отпахал”, “отлетал”, в свое время?…– попытался оправдаться несколько притихший Малыш.

–Дело не в этом. Может быть, тот, на чьей роскошной даче мы сейчас пашем, тоже считает, что вдоволь помучился, потрудился, потерпел в свое время, пока дорвался до своего сегодняшнего куска. И поэтому считает, что имеет право заставлять пахать на себя других.

–Еще немного твоих речей, и я, пожалуй, тоже за лопату возьмусь. Начну вкалывать, как “молодой”, вспомню о братстве, равенстве…-заметил Малыш.

–Не возьмешься ты за лопату. Хотя бы потому, что есть у тебя еще и такое понятие, как “западло”. Мол, ты– не ровня этим “молодым”, ты– лучше их. Потому что ты– “дембель’, больше их прослужил. А значит, считаешь, что имеешь право стоять над ними. А стать вровень с ними для тебя будет унизительно. И так же думают все другие. Конечно же, все это полная ерунда, внушаемая людям коварной жизнью. Любой сегодня может вознестись на вершину, а завтра– оказаться в сточной канаве. Но пока этого не случилось именно с ним, человек этого не понимает. Каждый верит в свою звезду. До поры до времени. Пока их не образумит сама жизнь. Пока она, жизнь, не отрезвит их. Но пока этого не случилось, переступить через себя могут очень немногие. И ты тоже не сможешь. Для этого нужно быть по-настоящему сильным…