Сила сильных(изд.1986)
Шрифт:
Свет белого, как бы перекаленного солнца изменил траву, теперь она казалась не зеленой, а… Может ли бронзовый отлив ее листвы одновременно быть мягким, ковыльно-серебристым? Казалось бы, несочетаемое — здесь сочеталось.
Впереди, левее чащи древолистов, обозначилось едва заметное всхолмление, и Горин повернул туда с той же бесцельностью, какой была отмечена вся его прогулка, хотя сама эта бесцельность была преднамеренной, ибо ничто так не сужает восприятие, как заранее поставленная задача. Приблизившись, он замер с ощущением плевка на лице: перед ним были искореженные
Кулаки Горина разжались. Кто он такой, чтобы судить? Очевидно, людям надо было немедленно дать кров, за горло брала необходимость, освоители не щадили себя, а кто не щадит себя, тот не церемонится и с остальным. До уборки ли тут, у самих руки в ссадинах, успеется и потом, зато главное сделано!
И ведь хорошо сделано… Быстро сделано.
«Это мне легко быть чистоплюем, — с горьким сокрушением подумал Горин. — Может, тут, наоборот, памятник ставить надо!»
Все было, возможно, и порознь, и вместе, памятник порой неотделим от хулы — вот что удивительно в жизни.
Горин двинулся к рытвинам и буграм, чтобы обстоятельно во всем разобраться, но не успел он ступить за черту бурьяна, как услышал позади себя крик:
— Дяденька, не ходите туда! Не надо!
Он в недоумении обернулся. От купы древолистов спешила тоненькая, как стебелек, девочка; ее светлая, в облачке волос головка шариком одуванчика скользила над гущей трав.
— Это почему же мне не ходить туда? — любуясь прелестно разгоряченным лицом девочки, спросил Горин.
— Там водятся проволоки… — с тихой убежденностью проговорила она.
— Проволока, — слегка оторопев, машинально поправил Горин. — «Проволок» нет, так не говорят…
— Есть. — Взгляд синих, как земное небо, глаз девочки был тверд и серьезен. — Туда не надо ходить. Просто вы не знаете.
— А остальные знают?
— Ребята знают.
— Хорошо, хорошо, — согласился Горин, не зная, что и думать. — И как же они выглядят… эти «проволоки»?
— Змейки такие. — Коротко вздохнув, девочка повела в воздухе пальцем. — Тоненькие и прыгучие…
— А-а, понятно…
Горин отвернулся, чтобы скрыть улыбку, и посмотрел на пологий, в проплешинах бугор. На ногах девочки, как он заметил, не было никакой обувки, а это значило многое: дикая местность считается окончательно обжитой тогда, когда ребенок может всюду разгуливать босиком. И змей на этой планете не было. А вот обрывки проволоки тут вполне могли быть, в траве могли скрываться их петли, а чем это не силок для резвой детской ноги? «Здесь водятся проволоки…» Какой точный, если вдуматься, образ!
— Так взрослые, ты говоришь, ничего не знают?
— Не-а. — Она досадливо взмахнула рукой. — Я говорила, и Тошка подтвердил, а они не поверили.
—
«Вот пакость! — рассердился он. — Первая опасность, с которой дети сталкиваются на чужой — чужой! — планете, исходит от… Носом бы ткнуть сюда всех этих мерзавцев! Мордой бы их в эти самые кучи!»
Однако что происходит?
Он смотрел на девочку, девочку-стебелек, босоногую фантазерку с исцарапанными, как в ее возрасте положено, коленками, и в нем нарастала тревога. Как это понимать? Мир всюду становится таким благоустроенным, что крохотный огрех освоения уже видится чудовищным пятном, но это бы ладно! Дети пугаются каких-то проволочных петель, боятся уже невесть чего. Кем же они тогда вырастут?! А ведь все шло, как надо: главное — забота о человеке, тем более о детях, добро, безопасность, свобода. Тут достигнут, казалось, немыслимый прежде прогресс… Вот чем, выходит, все оборачивается.
— Пойдемте. — Девочка потянула Горина за рукав. — Вообще-то проволоки только там, но кто их знает…
— А вот мы сейчас и узнаем! — Весело, как только мог, сказал Горин. — Заглянем в их, так сказать, логово!
Он подмигнул, вовлекая малышку в ее собственную игру, но в ответ лицо девочки дрогнуло обидой.
— Ты чего?
— Ничего… Думаете, я выдумываю?
«Стоп, стоп, — сказал себе Горин. — Тут что-то не так…»
— Постой! Давай разберемся. Там водятся проволоки, верно?
— Да.
— А откуда ты это узнала? Ты ходила туда?
— Ходила. А как же? Вместе с Тошкой, он еще маленький, мы тут в находки играли. Это когда проволок еще не было, только обычные. Ну, эти, эмбрио и всякие… А потом они ожили.
— Ожили?!
Интонация выдала Горина. Рука девочки упала, губы скривились.
— Вот… — толчком выдохнула она. — Вы тоже… хотя и философ… Ну и пусть, ну и пусть! Соврала! Да! Назло!
Она в гневном вызове вскинула подбородок, но в глазах, в ее упрямо не мигающих глазах уже блестели горькие, быстрые и бессильные слезы. Горин так растерялся, что не нашел слов. Рука оказалась проворней, она коснулась пушистых волос девочки, убрала прядь с плачущих глаз, быстрой неумелой лаской тронула лицо.
Всхлипнув, девочка ткнулась лбом в плечо Горина.
— Ну, все, все, рубашку промочишь… Видишь, я верю. Только при чем тут философия?
— Ни при чем. — Она отстранилась и, словно котенок лапой, ладошкой прошлась по лицу. — Ни при чем. Просто говорят, что философы — не как все…
— Каждый человек не как все, и ты Тоже, в этом вся прелесть. Рассказывай дальше… пушистик.
В ее волосах запуталось чужое солнце, но пахли они домашним теплом, он это чувствовал на ощупь.
— Глупые волосы, — тряхнула она головой. — Всюду лезут…
— Что ты! Они красивые.
— Ну и пусть! Значит, так… Прошлым летом, когда мы здесь играли, проволоки были обычные…
— Подожди, давай уточним. Откуда они там? Почему? Какие?
— А всякие. Тут до нас скуфер работал, и починочная станция была.
— Так, так…
— Этой весной, как пригрело, гляжу, шмыгают в траве. Те, которые не из железа, потолще…
— Ну, ну?