Силач
Шрифт:
— Разумеется! А как обстоят дела на борту?
— Беспокоимся за сеньору.
— Я всегда знал, что они нас не бросили! — убежденно заявил Бонифасио Кабрера. — Хотя они так долго не давали о себе знать, я все равно не мог поверить, что они могут оставить ее в беде. Особенно Луис де Торрес.
— Для обращенного еврея положение опасно вдвойне, поскольку Инквизиция готова сжечь всех евреев на кострах, до последнего человека, что и делают в Валенсии: жгут сотнями, чтобы захватить имущество, — Сораида ла Морса, казалось, испытала немалое облегчение, передав послание; окинув комнату
Ей подали целый огромный кувшин самого лучшего вина, какое только нашлось на острове. К сожалению, этого удовольствия хватило ей ненадолго; осушив кувшин до дна, она сыто рыгнула и одобрительно воскликнула:
— Вот это другое дело! А теперь мне пора. Пару дней я переночую в доме Леонор Бандерас: пусть все думают, что я приехала на заработки. А потом потихоньку исчезну, ведь если что и может повергнуть меня в ужас, то это проклятые фанатики-вешатели, — с этими словами она рывком поднялась на ноги. — Остальное — уже ваша забота.
— Если есть хоть один шанс на миллион освободить сеньору, то уже к вечеру полнолуния она будет на борту, — пообещал хромой. — Можете не сомневаться!
— В моем доме вам всегда рады, — напомнила Сораида.
— Отрадно знать, что у нас есть надежное укрытие и корабль, на котором можно покинуть остров, — сказал Сьенфуэгос, когда Бонифасио Кабрера рассказал ему о визите толстухи. — Вот только прежде, чем сесть на корабль и добраться до укрытия, нам предстоит как-то вытащить ее из крепости, а это нелегко. Я даже не знаю, в какой камере ее держат.
— А ты сам бывал в крепости?
— Да, раза два, — ответил Сьенфуэгос. — Правда, мне не слишком много удалось узнать. Что же касается Ингрид, то все и вовсе молчат, как рыбы.
— Как я понимаю, брат Бернардино де Сигуэнса навещал капитана де Луну.
— Возможно, это и хорошо, а быть может — совсем наоборот, — заметил канарец. — Если бы я не боялся причинить вред Ингрид, то с большой охотой свернул бы шею этому сукину сыну, ведь я не сомневаюсь, что именно он держит в руках все нити этой гнусной интриги.
— Говорят, этот монашек снова вызывал Бальтасара Гарроте. Похоже, у этого типа крупные неприятности; а иначе с чего бы монаху так долго его допрашивать, и почему в последнее время он ходит без джамбии и ятагана?
— Где я могу его найти?
— Он очень опасный фехтовальщик, — предупредил хромой.
— Я знаю, но не дам ему меня искромсать. Где он живет?
— Никто не знает, но поговаривают, будто бы он крутит с одной мориской из портового борделя.
Эта особа отзывалась на звучное имя Боканча и уже успела стяжать себе славу самой разнузданной шлюхи даже среди тех, кто выбрал разврат и порок своим образом жизни. О ней, например, рассказывали, что за небольшую доплату она могла делать минет двум клиентам одновременно.
Надо заметить, для подобных подвигов нужно иметь поистине огромный рот и необычайную сноровку; благодаря этим талантам она стала своего рода королевой публичного дома; из всех девиц только у нее была отдельная комната, в которой она обслуживала особо важных клиентов.
Вскоре Сьенфуэгосу
Это была ветхая глиняная мазанка, крытая соломой; крошечное окошко почти не пропускало воздуха и света, а толстая мощная дверь всегда была на замке. Сьенфуэгос наблюдал за хижиной несколько ночей и пришел к выводу, что наемник чрезвычайно подозрителен и страшно боится, как бы кто не пронюхал, где он прячет свои сбережения. Видимо, он считал, что даже ближайшие друзья нечисты на руку и только и ждут, как бы его обокрасть — просто для того, чтобы сделать гадость.
Мощная дверь этой лачуги была поистине неприступна, стены слишком толсты, а высокое окошко настолько мало, что человеку в него было никак не протиснуться. Так что канарцу пришлось отказаться от мысли проникнуть в логово врага.
Точно так же он отказался от мысли его убить, поскольку это все равно не остановило бы судебный процесс и ничем не помогло бы несчастной узнице. Единственное, что могло бы помочь Ингрид Грасс — если бы обвинитель лично отозвал обвинение.
Но каким образом этого человека, побывавшего в сотне сражений и стяжавшего славу хладнокровного убийцы, можно заставить изменить мнение в столь деликатном вопросе?
— Вот уж на это можешь не рассчитывать, — единодушно заявили Сиксто Вискайно и Бонифасио Кабрера. — Если капитан де Луна ему платит, и платит, по-видимому, хорошо, то этого сукина сына ничем не проймешь.
— Надо будет — так проймешь, — ответил канарец.
— Мы не знаем человека, которому бы это удалось.
— У каждого есть слабое место.
— Ты имеешь в виду Боканчу?
— Нет, — Сьенфуэгос покачал головой. — Он никогда не бывает верен только одной женщине, так что я не думаю, что они много значат для него. Нет, это должно быть что-то особенное, что-то... совсем иное...
— Что значит «иное»?
Как обычно в таких случаях Сьенфуэгос удалился в свое убежище в сельве, чтобы поразмыслить, как вселить страх в сердце человека, не знающего страха. И после долгой ночи, проведенной в наблюдении за звездами, напоминающей многие бессонные ночи на континенте, он нашел нужное решение.
С первыми лучами солнца Сьенфуэгос помчался в сторону далеких гор, что высились на северо-западе. Добравшись до заветного места — участка влажной сельвы высоко в горах, в тысяче метров над уровнем моря, он взобрался на дерево и внимательно изучил его крону, а также кроны ближайших деревьев.
Лишь спустя сутки он смог найти то, что так упорно искал, поскольку эти существа даже в те времена были на острове редкостью, а в конце концов и вовсе исчезли в результате вырубки леса. В город он вернулся с небольшой корзиной, в которой сидели три маленькие летучие мыши-вампира — по-латыни этот вид называется desmodus rotundus. Сьенфуэгос не сомневался, что недавно прибывший на остров испанец понятия не имеет об их существовании.