Силач
Шрифт:
Построение нового общества было поистине нелегкой задачей, особенно, если это приходится делать впервые в истории, а у тех, на кого возложена столь важная и ответственная миссия, нет ни опыта, ни средств, ни должной системы, ни даже элементарного представления о том, с какой стороны взяться за дело. Ведь до сих пор никто не сталкивался с подобной проблемой: как открыть и заселить новый континент, где жили людьми, находящиеся на самой примитивной стадии развития.
К тому же немалую роль сыграло высокомерие чужаков, непоколебимо убежденных в том, что их образ жизни и правления — единственно правильный и достойный существования,
Переезжающий с места на место двор, монархи, больше пекущиеся о внутренних проблемах, чем о создании империи, по поводу которой еще не приняли определенного решения, правящие где-то далеко и не имеющие ни малейшего представления о настоящих проблемах новых земель.
Результат у этой логики был лишь один — полный хаос.
Хаос поселился в этом городе с самого рождения и теперь рос вместе с ним, создавая какую-то невообразимо абсурдную смесь гордой и надменной столицы, суровой крепости, разношерстного порта и цыганского табора. Здесь индейцы прохлаждались в тени дворца, каменные особняки перемежались бревенчатыми хижинами, крытыми соломой, в которых эстремадурцы, андалузцы и жители Майорки пытались приноровиться спать в гамаках, сплетенных из пальмовых веревок.
Завезенные европейцами свиньи, собаки и крысы соперничали за кухонные отбросы с местными черными грифами-самуро, а в жаркий полдень зловоние нечистот смешивалось с ароматами девственного леса и сладким духом патоки, тянувшимся от первых на острове сахарных заводов.
Сахарный тростник, ввозимый в Андалусию с Востока арабами, охотно прижился и пышно разросся на этой жаркой плодородной земле, и кое-кто уже начал понимать, что вовсе не золото здешних рудников, не жемчуг здешних морей и не пряности, добываемые в здешних лесах, а именно сахарный тростник может принести поистине баснословное богатство.
Но для того, чтобы сахарное производство могло процветать и приносить доход, требовались площади, которые приходилось отвоевывать у индейцев, а также сами индейцы, чтобы обрабатывать плантации тростника, проливая на них пот и кровь. При этом обеспечить тем и другим мог лишь один человек: губернатор дон Франсиско де Бобадилья. Только он мог распоряжаться землями и судьбой индейцев, и в последние недели своей умирающей власти он щедро раздавал людей и земли всем, кто мог заплатить золотом и жемчугом.
К весне 1502 года уровень административной коррупции в колонии достиг невообразимых высот, поскольку каждый чиновник, занимавший сколько-нибудь влиятельную должность, в полной мере осознавал, что власть губернатора доживает последние дни и часы, а потому все заботились лишь о том, как бы нахапать побольше и половчее спрятать концы в воду — если, конечно, это позволяют полномочия.
Нашлись даже такие, что отправляли на восточную оконечность острова всадников с приказом во весь опор мчаться назад, едва завидят на горизонте паруса приближающейся армады, чтобы дать хозяину время насладиться последними днями власти и привести в относительный порядок дела, уничтожив компрометирующие документы.
Новый губернатор, брат Николас де Овандо, кавалер ордена Алькантары, за долгие годы службы Короне по праву завоевал славу достойного человека, и даже приснопамятный падре Лас-Касас, автор печально известных записок, которые положили начало «черной легенде об Испании» [3] ,
3
Черная легенда об Испании — протестантская пропаганда, которая стремилась выставить в чёрном свете испанских Габсбургов, как наиболее могущественных и решительных врагов Реформации. В целях пропаганды использовались рассказы о жестоком обращении испанцев с индейцами.
Брат Николас был человеком среднего роста, с густой рыжей бородой; он по праву пользовался большим уважением, будучи на словах и на деле честнейшим человеком и заклятым врагом алчности, при этом обладал удивительной скромностью — а скромность, как известно, зеркало всех добродетелей. Скромность его проявлялась во всем: в одежде, в пище, домашнем укладе и собственно в поведении: даже став губернатором, он никому не позволял именовать себя «ваше превосходительство».
Нетрудно представить, что не могло быть более ужасного и ненавистного правителя для всех тех, кто уже начал считать колонию своим частным владением, и не одна пара глаз опасливо косилась в сторону башен устрашающей крепости, подозревая, что недалек тот день, когда и сами они будут раскачиваться на виселицах или навсегда сгинут во мраке сырых подземелий.
Столица наполнилась бегающими писцами, чиновниками и авантюристами, спешащими завершить сделки и скрепить подписями документы, чтобы их не смогла оспаривать новая администрация, поэтому многие действительно важные вопросы оставались без внимания. неудивительно, что в таких обстоятельствах люди вроде Васко Нуньеса де Бальбоа, Хуана де ла Косы и других спутников Родриго де Бастидаса в том злополучном плавании, бродили по городу в надежде на то, что настанет день, и новый, более честный губернатор, вернет по праву принадлежащее им имущество.
— Только с содержимым этих трех сундуков мы могли бы избавиться от нищеты и жить безбедно до следующего плавания, — заметил Бальбоа, когда разговор вновь коснулся этой темы. — Но я сильно подозреваю, что Бобадилья никогда нам их не вернет, — он глубоко вздохнул. — Я, конечно, понимаю, что рудники — плохое решение, но что еще мне остается, если я хочу каждый день обедать?
— Возможно, мы сумеем как-нибудь помочь друг другу, — решился предложить Сьенфуэгос.
— И каким же образом? — поинтересовался Бальбоа, с еще большим аппетитом прикусывая бороду. — У вас есть для меня какая-нибудь работа?
— Возможно, что и есть, — ответил канарец. — Если вы и впрямь, как говорит мастер Хуан, настолько отважны и решительны, что способны одолеть в поединке даже собственную тень. Это действительно так?
— Это было бы действительно так, если бы я смог вернуть мою шпагу, — пошутил тот. — А вы что же, готовите новую экспедицию?
— Скорее штурм.
— Штурм? — удивился Бальбоа. — При этом слове приходит на ум поле битвы, какой-нибудь замок или крепость, вот только я сомневаюсь, что по эту сторону океана найдутся подобные сооружения. — И тут ему в голову, казалось, пришла блестящая идея. — Уж не собираетесь ли вы напасть на португальскую факторию? — произнес он, словно зачарованный.