Сильвия и Бруно
Шрифт:
Не прошло и недели с того дня, как мои маленькие волшебные друзья явились в образе Детей, как я совершал прощальную прогулку по лесу в надежде вновь повстречать их. И стоило мне прилечь на ровном месте, на мягкой траве, как «наваждение» оказалось тут как тут.
— Пригните пониже ухо, — зашептал Бруно, — и я скажу вам секрет! Мы устраиваем праздник в честь Лягушиных Именин — а ещё мы потеряли Ребёнка!
— Какого Ребёнка? — спросил я, ошарашенный этой мешаниной новостей.
— Королевиного ребёнка, какого ж ещё! — ответил
— А как она расстроена? — с озорством спросил я.
— Как три четверти ярда! — с замечательной важностью ответствовал Бруно. — Я и сам немного расстроен, — добавил он, прикрывая глаза и вздымая брови, чтобы не показалось, будто он собирается рассмеяться.
— Почему же вы его не ищите?
— Как не ищем? Солдаты повсюду его ищут — бегают тут и там, везде.
— Солдаты! — вырвалось у меня.
— Ну да, солдаты! — подтвердил Бруно. — Когда не нужно ни с кем воевать, солдаты выполняют разную мелкую работёнку.
Ничего себе «разная мелкая работёнка» — поиски Королевского Дитяти!
— Но как вас угораздило его потерять? — не отставал я.
— Мы положили его в цветочек, — объяснила Сильвия, присоединившаяся в эту минуту к нам. Её глаза были полны слёз. — Только в какой, не можем вспомнить!
— Она говорит, мы положили его в цветочек, — вмешался Бруно, — потому что не хочет, чтобы меня наказывали. Но ведь это я положил его туда. Сильвия в это время собирала о-диванчики.
— Опять говоришь «о-диванчики», — сурово заметила Сильвия.
— Ну, как же его… поддеванчики! — поправился Бруно. — А вы знали, господин сударь, что в холодную погоду их пух можно поддевать под одежду?
— Давайте я помогу вам в ваших поисках, — предложил я. Тут же мы с Сильвией предприняли «поисковую экспедицию» среди окрестных цветов, но никакого Ребёнка не обнаружили.
— А где же Бруно? — поинтересовался я, когда мы прервали поиски.
— Сбежал в ту ямку, — ответила Сильвия, — побаловать маленького Лягушонка.
Я стал на четвереньки, чтобы разглядеть его там, куда указывала Сильвия, потому что мне сделалось не на шутку любопытно, как балуют лягушат. Порыскав с минуту глазами, я увидел Бруно, сидящего на краю ямки вместе с малюсеньким Лягушонком. Вид у Бруно был безутешный.
— Что случилось, Бруно? — спросил я, подмигнув ему, когда он поднял на меня глаза.
— Не могу больше его баловать, — страдальческим голосом ответил Бруно. — Он не говорит, чего бы ему ещё хотелось! Я уже показал ему всю заячью капусту и живого червяка, но он ничего мне не сказал! Ну, чего бы ты ещё хотел? — закричал он прямо в ухо Лягушонку, но малютка сидел не двигаясь и не обращал на Бруно ни малейшего внимания. — Мне кажется, он глухой, — заключил Бруно и со вздохом отвернулся. — И вообще, пора устраивать Театр.
— Театр? А кто будет у вас зрителями?
— Лягушки, кто ж ещё, — ответил Бруно. — Но они ещё не собрались. Желают, чтобы их тащили как баранов.
— А давай, чтобы не терять времени, — предложил я, — мы с Сильвией обойдём вокруг и поприводим Лягушек,
— Отличный план! — обрадовался Бруно.
— А что за представление у вас сегодня в Театре? — спросил я.
— Сначала угощение на Именины, — объяснила Сильвия, — потом Бруно исполнит Разности из Шекспира, а в конце расскажет им Сказку.
— Всё-таки, я думаю, Лягушкам больше всего понравится угощение. Разве нет?
— Не знаю... От них же слова не добьёшься. У них рты всегда так крепко закрыты! Это, наверно, оттого, — добавила она, — что Бруно предпочитает готовить для них угощение сам, и готовит он по-своему. Но вот и собрались. Не поможете ли мне посадить их головами в нужную сторону?
Кое-как мы справились с этой задачей, несмотря на непрестанное протестующее кваканье.
— Что они говорят? — спросил я Сильвию.
— Говорят: «Кашу варит!» Может и не кашу. Лучше держите рты широко раскрытыми, — назидательно произнесла она, — и Бруно сам положит туда то, что для вас приготовил.
Тут и Бруно появился в маленьком белом передничке, показывая всем, что он всамделишный повар; и он нёс супницу, полную весьма странно выглядящего супа. Я внимательно наблюдал, как он двигался со своей супницей вдоль рядов лягушек, но я так и не увидел, чтобы хоть одна из них разинула на эту еду рот — за исключением одного очень маленького Лягушонка, да и то мне показалось, что сделал он это случайно — просто зевнул не вовремя. Но Бруно тут же влил ему в рот огромную ложку супа, и бедный малютка ещё долго надсаживался в кашле.
В общем, мы с Сильвией вынуждены были разделить суп между собой и притвориться, что очень этим довольны, — а суп и вправду был сварен не на всякий вкус.
Лично я отважился зачерпнуть только одну ложку этого варева («Летнего Супа Сильвии», как назвал его Бруно), и мне сразу стало ясно, что он не вполне был пригоден для еды, поэтому я невольно присоединился к протесту гостей, ни за что не желавших раскрывать рта.
— Из чего ты варил этот суп, Бруно? — спросила Сильвия, поднеся ложку ко рту и сразу же скривившись.
Ответ Бруно очень нас обнадёжил:
— Из разностей!
Празднество должно было продолжиться «Разностями из Шекспира», как это назвала Сильвия [79] — их предстояло исполнить Бруно, поскольку его сестрица была неотлучно занята тем, что поворачивала головы Лягушек в направлении сцены; а напоследок Бруно намеревался выступить в своём настоящем образе и рассказать Сказку собственного сочинения.
— А у этой Сказки будет в конце Мораль? — спросил я Сильвию, пока Бруно пропадал за загородкой, наряжаясь для первого «кусочка».
79
В книге «Льюис Кэрролл и его мир» Дж. Падни рассказывает, что в ту эпоху, когда Кэрролл обосновался в Оксфорде и только-только стал посещать театры, существовало обыкновение ставить Шекспира в отрывках. Эти отрывки, а точнее, тот «основательный вздор», который из них выходил, вероятно, крепко запал в Кэрролловскую ироничную память.