Симфония любви
Шрифт:
Она свободна… Свободна от унылой правильности отца, от его жестокостей, творимых именем Господа. Свободна от того, что превращает в ад жизнь ее матери. Но куда подевалась радость?
Из маленького окна был виден бесплодный клочок земли и высыхающая, лишенная листьев рябина, на голых ветвях которой расселись грачи. Не найдя утешения в унылом пейзаже, Мария присела на край кровати, положила сцепленные руки на колени и уперлась взглядом в стену, слишком усталая и голодная, чтобы даже рассмотреть как следует крошечную комнату, украшенную одной или двумя картинами и с выцветшим потертым ковриком,
Дома в такое время она готовила отцу ужин: чаще всего баранью ногу подаренную одним из прихожан. Дрова потрескивали в печи. Скоро в кухне станет невыносимо жарко. Она откроет окно и впустит вечерний ветерок, чтобы тот высушил капли пота на ее лбу. Если ее мать сможет заставить себя стряхнуть апатию, то станет тихим голосом рассказывать о тех далеких годах, когда была девушкой… когда парни выстраивались перед ее домом в надежде взглянуть на нее. Мать и дочь могут даже посмеяться вместе… пока не вернулся викарий. Они могут даже набраться храбрости и поговорить о Поле.
Боже всемогущий, как она^стала. Последние несколько дней ей пришлось вынести угрозы и обвинения отца, слезы матери. Бессонными ночами она возвращалась к своему решению покинуть дом и единственного человека, который осмеливался любить ее, несмотря на жестокость отца.
Милый Джон… Поможет ли разлука разобраться в чувствах, которые она испытывает к нему?
Минуты шли за минутами.
Наконец она, вздохув, встала с кровати, подошла к двери и открыла ее.
Где сейчас «это чудовище»? Бедный парень, лишенный понимания и участия. Какое ужасное событие в его короткой жизни могло стать причиной такого скверного характера? Она знала только, что его родителей нет в живых. И что чуть больше года назад произошел несчастный случай, в результате которого молодой человек остался… искалеченным, хотя ей неизвестно, насколько сильно. Герцогиня отказывалась говорить на эту тему.
Мария тихонько двинулась по коридору, а затем вниз по лестнице. Любопытство заставляло ее заглядывать в незапертые двери. И каждый раз она поражалась открывавшейся перед ней роскоши: увешанные зеркалами или облицованные мрамором стены, хрустальные подсвечники, мозаичный паркет и золоченые колонны.
К тому времени как ей удалось найти дорогу на первый этаж, слуги начали зажигать лампы и огромную люстру, которую они опустили при помощи лебедки и троса. Более сотни свечей отбрасывали яркий свет на широкие лестницы, барельефы, мраморные стены и полы, на расставленные повсюду большие китайские вазы с пальмами и папоротниками.
Движимая любопытством, Мария забиралась все дальше в глубь дома, в темноту. Коридоры стали узкими, облицованные мрамором и деревом стены сменились кирпичными и каменными, а канделябры на стенах отбрасывали тусклый свет. Откуда-то тянуло теплом и запахом пищи. Лицо и пальцы девушки согрелись, а в животе заурчало от голода.
Дойдя до ведущей вниз винтовой лестницы, Мария остановилась. Она смотрела на грубые ступеньки, на красные и желтые блики света на каменных стенах, прислушивалась к странным, приглушенным расстоянием звукам голосов.
Кухня. Ну конечно! Возможно, если она пожалуется повару, что за весь день съела только немного каши на завтрак, тот даст ей
Она неслышно спустилась вниз… и замерла на пороге.
На высоком столе перед пылающим очагом лежали два обнаженных, блестящих от пота сплетенных тела. Руки и ноги двигались, как будто в борьбе, пальцы сжимали волосы, лица были искажены, как будто от боли и наслаждения одновременно.
– Давай, Тадеус. Быстрее! Пока никто не наткнулся на нас, – хриплым голосом вскрикивала уже знакомая Марии служанка, впиваясь ногтями в обнаженные плечи юноши, блестевшие, как мрамор.
– Никто нас не найдет, Молли, – отвечал он, и его бедра ритмично двигались вверх-вниз между ног девушки. – Я посмотрел. – О Господи, ты прелесть. Какие красивые соски! – воскликнул он и уткнулся лицом в грудь служанки, целуя ее, лаская губами и языком.
Мария сглотнула, но была не в силах сдвинуться с места.
Молли обвила ногами талию юноши и приподнялась ему навстречу, ее голова качалась из стороны в сторону, а белые груди колыхались, как тяжелые шары, при каждом толчке, каждом сокращении его мускулистых ягодиц, при каждом объятии его рук. Из-под копны растрепанных рыжеватых волос капли пота стекали по лбу и вискам парня.
– О Боже. Боже, – всхлипывала Молли по мере того, как убыстрялись его движения. – Я умираю. Умираю.
– Господи милосердный, – услышала Мария свой шепот, а когда мужчина поднял голову, и она встретила взгляд его темных глаз, то смогла лишь молча открыть от удивления рот.
Его глаза на мгновение расширились, а затем сощурились. Его взгляд и улыбка парализовали ее, как будто, обрушивая свое крепкое стройное тело на Молли, он занимался любовью именно с Марией – и так до того момента, пока он, вскрикнув, не вскинул голову.
У Марии перехватило дыхание. Она отпрянула, повернулась, и бросилась назад в прихожую, где кожаные подошвы ее туфель заскользили по полированному мрамору. Перебирая ногами, Мария ухватилась за стол, чтобы не упасть. С горящим лицом и бьющимся сердцем она застыла, наклонившись и балансируя на одной ноге. В ее голове одна за другой проносились сотни проповедей отца о плотских грехах, обрекающих душу на вечные муки. Безо всякого сомнения он нашел бы несколько подходящих фраз по поводу этого прибежища порока… и того, что она с неприличным восхищением наблюдала за этим низменным занятием.
Она взлетела вверх по ступенькам, не разбирая дороги, бегом миновала один длинный коридор, затем другой, пока, задохнувшись и обнаружив, что заблудилась, не прислонилась к стене. Перед ее внутренним взором тут же во всем ее блеске отчетливо всплыла непристойная сцена, от которой ее бросало в жар. Нечто похожее, только слабее, она уже испытывала раньше: в обществе Джона (хотя он, очевидно, не разделял ее чувств) и когда Пол шепотом делился с ней впечатлениями от свиданий с необыкновенно красивой и не менее распутной молодой женой деревенского кузнеца. Но теперь, в отличие от тех случаев, Мария вся дрожала. Во рту у нее пересохло.