Симода
Шрифт:
– А вот пойдете на шлюпке, ваше превосходительство, так все увидите. Климат тут плохой. Онемеют голени, все болеют.
– А в лагере?
– Все пока слава богу... Все живы.
– А корова дает молоко?
– Корова доится. Только Пушкин арестовал Берзиня и отставил от дойки.
– Как? – остолбенел Путятин. – За что же?
– Не могу знать.
– Кто же за ней ходит?
– Да все!
– Что же с капитаном?
– Был в жару, да сегодня уже поправился, но доктор не велел выходить из дому, а он уж кричал... Я слышал...
– А Колокольцов работает?
– Они также на квартире у старосты и вместе работают хорошо.
– У старосты? –
Оставалось каких-нибудь полверсты, и пока их идешь, еще можно чувствовать себя простым человеком.
– Алексей Николаевич, и почему вы все стараетесь знакомиться с японками, а нет у вас дружбы с самими японцами?
«Вы сами ведь тоже не с англичанами дружны, а англичанку выбрали!» – хотелось ответить Леше.
– Вот я... японцам посоветовал лучших и самых разумных плотников отправить в Европу или Америку учиться. Это будущие инженеры и строители новой Японии. Так?
– Да, так точно, Евфимий Васильевич!
– Почему же ни у кого из вас нет дружбы с ними? Посмотрите в будущее. Уйдем и будем хвастаться победами над дамами!
– А вы подружились с кем-нибудь из японцев, Евфимий Васильевич? Они ведь народ уклончивый...
– А японки не уклончивы? Я когда-то дал вам приказание и совет, еще на корабле, обучаться японскому языку у Гошкевича. Тогда вы на меня посмотрели, как американцы говорят, с синим видом, а теперь благодарны мне. Японский язык еще как вам пригодится! Хотя и не всегда для дела! Вот теперь я даю вам совет: подружитесь с молодым энергичным японцем, у которого есть будущее. Это нужно и вам, и России! Ведь вам придется жить с соседями. Вот отец Махов подружился с бонзами, Гошкевич – с докторами и учеными. Азию надо изучать. Из-за невнимания к азиатским странам, из-за нашей провропейской устремленности, из-за неумения отличать великие страны Азии и великие цивилизованные народы от племен, обитающих в лесах, мы можем быть ввергнуты в ужасные несчастья. Какая-то, мол, отсталая цивилизация... Подумаешь, столько-то ей тысяч лет! А мы Европа, с пушками и с театрами. Конечно, хорошо, певицы хорошие, и балет есть. Но знать, изучать, увидеть, найти в каждом народе то, что заслуживает уважения... И тогда не будет неожиданной резни, не прорвется веками накопленная обида. Дружите. Изучайте. Знайте. И жандармы для вас не помеха. Им надо объяснить, у них тоже есть головы на плечах.
– Есть ли? – сказал все тот же Зеленой. – Как я рад!
– Степан Степанович хороший! – говорил Маточкин. – Вернулись и все о нас заботятся. И все подавал пример, купался в холодном море и нас уговаривал. Выйдет из воды и стоит на ветру, не торопится, пока денщик вытрет его полотенцем. А придет в казарму и чихнет. Глухарев говорит: «Вы нездоровы, ваше высокородие, не заболейте от купанья. Сейчас не время». – «Много ты, старый дурак, понимаешь! Это полезно для здоровья. Идя на войну, моряку надо закалиться». Пока холодно было, и ему обходилось. А стало теплей, он упал на стапеле и сразу слег. Горел, говорят, как в огне, бредил и все призывал плотников, кричал: «Спасите меня!..»
«Упал, анафема, с доски, – думал про себя матрос – Может, кто-то подстроил живодеру!»
«Да уж известно, что могло присниться, если не знал, выживет ли! – подумал Путятин. – Возможно, теперь стихнет».
За деревьями открылась бухта. Все вышли на берег.
Около двух шлюпок стояли матросы в киверах и с ружьями. Четырехугольником построился духовой оркестр и сияет медными начищенными трубами. Гребцы сидят в баркасах и держат весла вверх.
«Вот
Воздуха много, горы расступились, солнце сияет в голубом воздухе, Фудзи растаяла, в небе висит лишь одна ее шляпа.
В шлюпке Путятин встал от удивления. В ущелье Быка площадь застроена, по ущелью сделана лесотаска со спуском бревен на веревках, край которых намотан на блоки внизу, и вверху, на горе, что-то вроде подъемного шкафа на американском пароходе, но без паровой силы. Стоит стук, грохот, звенят молоты, свистят пилы.
Лесовский болел, Колокольцов долго был в отлучке, а дело тут, как видно, ни на час не останавливалось.
Не разрешив офицерам разойтись по квартирам, Путятин приказал немедленно собраться всем в храме Хосенди.
Капитан Лесовский сидел за столом в старом, выцветшем сюртуке. Он похудел и был бледен; надо ожидать, что стал еще злее.
– Ежедневно после молитвы и завтрака приказываю назначать строевые ученья, – заговорил адмирал. Он говорил о том, что людей надо воодушевить... пересмотреть оружье, обувь, одежду... инструменты... Парусные ученья, занятия, молитвы...
Про постройку пока не говорили, надо сначала все посмотреть.
«А вот вы говорили, что у Сайлеса и Джексона рожи как у обезьян. А мы сами? Вот все офицеры в сборе. Что за рожи! У Пушкина так лицо сморщилось, что торчит лишь нос картофелиной и усы. У второго штурмана и у артиллериста появились бороды. Еще один, – Путятин на миг позабыл фамилию этого офицера, – щупл, мал, а каким козырем держится! Лыс, а виски фабрит, усы как у таракана, у другого – моржовые. Еще видна лысеющая голова, как из седых гвоздей, – стрижка «ежом». А каковы физиономии, таковы и интересы: сплетни, обиды грошовые, размышления о наградах и выгодах. Барон Шиллинг блондин, белый совершенно, поминутно меняется выражение узкого лица, все время выражает оттенки важности, собственного превосходства. У этого усы нежно выхолены. А вот Зеленой – как пивная бочка!»
– Господа! – заговорил капитан тускло, своими как бы мертвеющими глазами зорко приглядываясь ко всем. У него лик вечного придиры, нудного служаки. – Напоминаю вам, что в новом уставе нашего флота, который составлен его высочеством генерал-адмиралом великим князем Константином, отменены шпицрутены. Устав гуманен. Но это не значит, что мы можем распускать людей.
Прошу всех запомнить и действовать согласно уставу! – сказал капитан тягучим, противным голосом. – Офицер не только командует. Офицер подает пример соблюдения высокой нравственности нижним чинам и несет как за себя, так и за них полную ответственность. Действуя личным примером. Личный пример, господа офицеры... Это все, что я хотел сказать. Займитесь с людьми уставом, господа, и заново выучите этот параграф: пусть знают, что офицер помнит свой нравственный долг, несет полную ответственность и служит примером.
Леша вышел со всеми вместе. Вот он и дома. Вот родник у дома Нода, каменные ворота.
Офицеры веселой гурьбой вошли в тихий, теплый от солнца двор своего храма, спеша к восьмикомнатной пристройке. Дверь ее распахнулась, и навстречу выбежала Оюки. Лицо ее сияло, волосы из-под светлой наколки торжественно лились агатовым ливнем по оранжевому кимоно. Большая, со стройными ногами, распахнув сильные руки и сияя, как наскучившийся ребенок, она кинулась с разбега к Сибирцеву прямо на грудь и крепко обняла его за шею и поцеловала.