Симон маг

Флауэр Алан

Рабыня спала в повозке, завернувшись в мокрый плащ, а легионеры дремали рядом, обняв колеса.

– Вас не было всю ночь, буря ушла, уже рассвет, вы приказали за вами не ходить, да и не видно было, куда вы делись, мы не знали, звать ли помощь, – беспорядочно забормотала рабыня, моргая спросонья и крутя головой. У всех, кроме Елены, даже у лошадей, стучали зубы от утренней сырости.

– Странно, что на латах еще не выросла плесень, – сказал, зевая, легионер. Второй растирал себе закоченевшие руки и хлюпал носом. Она приказала им садиться и, взяв поводья, правила назад, в сторону Рима.

Ей не хотелось ни с кем говорить, ведь под одеждой на поясе у нее было спрятано сокровище, за которым ее послал Симон, хрустальный шар-предсказатель.

– Скажи мне, кристалл ведь не был там всегда, в сухой каменной чаше? – спросила она на следующий день, когда маг спустился с крыши, ответив там на все вопросы императора.

– Конечно нет, только в эту ночь он выходит из горы на поверхность, а назавтра он стал бы снова одной из небесных звезд.

– Теперь на небе нет одной звезды?

– Вспомни, сколько их было там вчера, и подсчитай, сколько будет сегодня, а потом скажи мне, чему равна разница, – шутил Симон, и веселые морщинки танцевали вокруг его глаз.

– Жрецы Египта, у которых ты учился, знают все звезды?

– Да, им известны все исчезновения и появления новых на тысячи лет вперед и назад. Они знают, что было на небе еще тогда, когда туда некому было смотреть.

– А если бы я не пошла за кристаллом?

– Это вряд ли. Однажды ты окажешься в древнем прошлом, поможешь волчице возиться с малышами, посоветуешь ей сменять детей на самую толстую овцу в стаде пастуха и сама спрячешь кристалл там, чтобы вернуться за ним вчера. Именно ты назначишь зверя стражем сокровища и научишь его менять тела, чтобы никогда не стареть.

– Но человек свободен, значит, я могла бы не пойти.

– Тогда его взял бы кто-то другой, посвященный в тайну, но другого, готового к встрече с кристаллом, в этом мире не нашлось. Если бы ты не справилась, я научил бы тебя предсказывать по трещинам в коре деревьев, по пению птиц, по размеру и плеску волн, по изгибам дыма над костром. Или вот верный способ. Возьми папирус, напиши свой вопрос, обратившись к богам. Сожги записку в особом огне, собери пепел левой рукой, проведи им по коже правой и читай там ответ. На твоей коже проступят буквы того же языка, на котором был задан вопрос. Я научил бы тебя, откуда взять особый огонь, нужный для этой магии, но к чему говорить об этом? Я знал, что ты принесешь кристалл.

– И теперь я просто смогу смотреть в него и знать все, что будет?

– Да, но скоро ты станешь ценить незнание. Редко и лишь по чужой просьбе будешь гадать, а самой большой радостью станет не знать свое завтра, которое так легко увидеть. Знающий все наперед никогда не удивляется, а удивление – одно из главных удовольствий.

– Меня удивляют собственные воспоминания. Теперь я помню себя говорящей с волчицей на диком берегу, летящей над Троей, танцующей перед египетским храмом и приносящей жертву на площади во славу царя древнего Персепля. Откуда во мне эта чужая память?

– Отныне, когда ты стала хозяйкой кристалла, у нас даже память будет общей, – успокоил ее маг, – а сны стали у нас общими уже давно, просто ты не могла их помнить наяву. Твоя душа – мать всех остальных

душ, и она всегда жила в мире, меняя лишь тела, как одежды. Самые прекрасные тела. Там, где я перестану видеть, ты продолжишь смотреть и расскажешь мне.

– И кристалл будет мне подчиняться?

– Чтобы стать настоящим хозяином предсказателя, нужно измениться самому. Я научу тебя, как перенести свой разум из головы в сердце. Маг всегда решает сердцем, там скрыт его главный ум, а голова подчиняется сердцу мага, она начинает взвешивать и сравнивать только после того, как сердце приказало ей, все уже выбрав и решив. Голова думает, а сердце знает. Голова это слуга магии, а сердце – господин, в нем спят истинные знания, которых нет в книгах, знания, которые найдешь только внутри, разбудив себя. Вот смотри, как рисовал отшельник Иоанн из восточных земель.

И Симон быстро, но точно начертил пальцами на пушистом ковре, скрывавшем стену, такую фигуру: безголовый человек держит свой череп в руках, опустив его ниже сердца, а от сердца идут во все стороны длинные прямые лучи.

– Это Ацефал, безголовый, или тайный, портрет проснувшегося. – Маг стирал ладонью с ковра свой рисунок. – Разбуди свое сердце, подчини голову, и ты сможешь все и ничего не испугаешься. Тогда кристалл станет твоим, и ты по-настоящему проснешься, чтобы вместить весь разум мира.

Резкий звон заставил Елену вздрогнуть, но Симон даже не обернулся, словно не слышал. Это опрокинулись и катались теперь по полу пенаты – комнатные боги, жившие в уютном крошечном домике. А за ними перевернулась и бронзовая голова Клавдия. Бюсты императора стояли во всех залах дворца, чтобы подданные помнили: правитель знает, что делается и говорится как в этом здании, так и по всей империи. Из темноты показался мальчик Нерон, заметно взволнованный, взъерошенный, с блестящими глазами. Тайком проникнув сюда, он слышал весь разговор и так бы и остался ненайденным, если бы не голова Клавдия и домик пенатов, задетые им в полумраке. Дальше скрываться было глупо, и мальчик заговорил:

– Император не смеет вам приказывать, но если ему скажут про кристалл, он сделает все, чтобы завладеть им.

– Владеть им может только маг, – спокойно ответил Симон.

– Я клянусь, что ничего не скажу Клавдию, но вы должны дать мне взглянуть туда. Я хочу увидеть завтрашний Рим. Мой Рим.

– Давай сначала поставим голову на место, – предложил маг, и они подхватили с двух сторон тяжелую бронзовую ношу.

Через минуту Елена уже стояла перед Нероном, сжимая в ладонях кристальный шар, непроницаемый и черный, а мальчик вглядывался изо всех сил.

– Спрашивай, – подсказал маг, и мальчик беспорядочно зашептал что-то, обращаясь к шару, были слышны лишь слова «будущее», «править», «Рим», «судьба».

Сначала шар оставался черным и холодным, как ночная вода. Но вдруг он внутренне вспыхнул, теперь в хрустале бились огненные вихри, будто в шаре заперт великий пожар и только чудом пламя не может вырваться наружу.

– Рим, – повторял Нерон, – я хочу видеть мой Рим, другой Рим. Город, который подчинится мне.

Но огонь танцевал в шаре, и ничего больше нельзя было разобрать. Нерон обиженно отступил назад и отвернулся от кристалла.