Симонов и война
Шрифт:
Собственно говоря, Ваша работа распадается на три части. Первая часть — введение и заключение — связана с общими концепциями предвоенной и военной обстановки и роли Сталина. Вторая часть — история первых боев Вашей бригады — тяготеет к мемуарному жанру. Третья часть — история киевского окружения — представляет собой скорее оперативный очерк событий с использованием целого ряда необыкновенно интересных и значительных документов <…>.
Работу я Вашу читал с большим интересом. Конечно, многое, связанное с киевским окружением, читать тяжело. Но тут без правды не обойдешься. Да и вообще в конечном счете нигде и ни в чем не обойдешься без правды. И
Первое. Документы, связанные с Шапошниковым, конечно, говорят об очень большой мере его ответственности за все случившееся под Киевом. Но для меня лично остается открытым вопрос — состоит ли его ответственность в том, что он сам был от начала и до конца яростным противником отвода войск из киевского мешка, или его ответственность состоит в том, что он целиком подчинил свою волю и свои взгляды на эту проблему воле и взглядам Верховного главнокомандующего и как начальник Генерального штаба не сумел убедить Верховного главнокомандующего в неправильности принимаемых решений.
У Вас получается, что вроде бы Сталин в этом вопросе поддался Шапошникову. Не располагаю возможностью доказать обратное, в то же время психологически чувствую, что тут что-то не так. Сталин поддался Шапошникову — маловероятно. Шапошников поддался Сталину — это более психологически вероятно.
Второе. Почему Тимошенко столь ответственное решение, как решение на отвод войск Юго-Западного фронта, передал Кирпоносу в устной форме через Баграмяна? Вы этого не объясняете.
Думая над этим, я пришел к предположению, что, может быть, имея абсолютно жесткую директиву Сталина, запрещавшую еще и тогда, 16 сентября, отход войскам Юго-Западного фронта, а в то же время понимая, что каждый час промедления гибелен, Тимошенко, не решившись дать письменную директиву, прямо противоположную директиве Ставки, дал устный приказ Кирпоносу делать то, что все равно придется делать, но не стал закреплять этот приказ в документе.
Может быть, это и не так, но у меня рождается именно такое предположение. В этих условиях, когда командующий направлением, имея полную возможность отдать письменный приказ на отход, отдает вместо него устный, Кирпоносу, конечно, требовалось огромное гражданское мужество для того, чтобы выполнить этот устный приказ, учитывая все предыдущие запреты отхода, шедшие от Ставки.
На фоне всех тех документов, которые Вы приводите, на фоне всего того страшного нажима Ставки на Кирпоноса, который был до этого, запрос Кирпоноса в Ставку после получения устного приказа от Тимошенко кажется мне, в общем-то, естественным. Кирпонос всеми предыдущими приказами Ставки был буквально загнан в такое положение, когда ему пришлось запрашивать.
Я решился поделиться с Вами этими моими читательскими недоумениями и размышлениями потому, что они, видимо, могут возникнуть и у других читателей.
Буду очень рад, если моя скромная литературная помощь в какой-то мере окажется полезной для Вас.
Жму Вашу руку
Из бесед с генерал-лейтенантом М. Ф. Лукиным
К. М. В десятых числах июля
М. Ф. Только две дивизии и один механизированный полк. Все остальное у меня забрали. Завязались сильные бои. Появились танки, отбиваюсь, но отхожу… Нечем больше, у меня ничего больше нет, всё… В самом Смоленске имеется…
К. М. А Смоленск — ваша полоса?
М. Ф. Моя, моя полоса. В Смоленске имеется батальон милиции, три батальона добровольцев. Но… без винтовок.
Шестнадцатого числа, ночью, ко мне вдруг прибегает заместитель начальника политотдела армии и говорит: «Товарищ генерал, в Смоленске немцы. Мосты взорваны». Я быстро вскочил, член Военного совета прибежал ко мне, сели на машину и поехали в Смоленск.
Приезжаем в Смоленск. В Смоленске — зловещая тишина. Встает раннее утро, солнце. Тишина, жителей никого не видно, будто вымерший город. Не верится, что немцы в Смоленске. Подъезжаю к Днепру. Обстреляли мою машину пулеметы…
К. М. С той стороны?
М. Ф. С той стороны.
К. М. А мосты взорвали, в самом деле?
М. Ф. Мосты взорвали. Взорваны мосты, даже стреляло одно орудие, значит, правильно.
К. М. А кто непосредственно прикрывал Смоленск, какие части?
М. Ф. Мои части, вот эти отряды, батальоны, выброшенные заранее, 132-й дивизии. Это мои части прикрывали. Что делать? Свернули мы на развилку дорог Минск — Москва и на Смоленск, здесь вот сижу, думаю, что мне делать? У меня нет взвода. У меня нет батальона охраны, который я мог бы пустить в дело, еще не прибыл по мобилизации ко мне. Ничего у меня нет. И мы оба задумались. Передо мной появляется генерал. Я так поднял от неожиданности голову, смотрю. «Кто вы такой?» Он говорит: «Городнянский, генерал-майор, командир 129-й дивизии». — «Где ваша дивизия?» — «Вот в этом лесочке, где наш штаб помещается». — «Сколько у вас?» Он говорит: «Два полка, да в полках-то там батальоны, а в батальонах не все. Артиллерийский полк — тоже не все дивизионы. А у вас что? Есть хоть что-то?» Объяснил я ему обстановку. Он говорит: «Приказывайте, генерал».
К. М. А он подчинен вам был уже или нет?
М. Ф. Нет.
К. М. А откуда он пришел?
М. Ф. Отступал.
К. М. Из 20-й. Или нет, — из 19-й?
М. Ф. Из 19-й. Я дал распоряжения… Да, когда мы с членом Военного совета выехали к реке, то — куда же отряд мой делся, который дрался-то, и куда отошли добровольцы и батальон? Они, оказывается, дрались в самом городе, в той стороне, противник их превозмог, они отошли. Но настолько все были измотаны непрерывными боями, что спали мертвым сном.
К. М. Прошли еще по мостам, а потом взорвали?
М. Ф. Да, потом взорвали, там в некоторых местах можно было переходить даже вплавь, там не такая широкая река. Теперь я был там, спустя двадцать лет, — тогда она была гораздо шире и глубже. Хотя и сейчас ходят пароходики маленькие по ней.
Когда я их будил, они долго не могли прийти в себя, не могли понять, что я от них хочу. Для меня картина была ясна, что рассчитывать на них я не могу. Но я приказал — занять как можно шире по фронту каменные постройки по Днепру, по набережной и стрелять, вести огонь. Пусть это неприцельный огонь, но — показать противнику, что этот берег занят, что тут войска имеются.