Симпл предъявляет счет
Шрифт:
— При всей туманности вашей притчи из нее можно понять, что вы считаете южных расистов существами хилыми, а негров — людьми здоровыми и энергичными, способными разделать их под орех. И все это, по-вашему, произойдет в результате объединения каких-то внешних сил.
— Да, черных, желтых и коричневых сил, — сказал Симпл, — и не путем войны, а просто из-за потери уважения. Южный плантатор скорей согласится, чтобы его расстреляли, чем станет терпеть неуважение со стороны тех, кого он ставит ниже себя. Индусов, египтян и китайцев он ставит почти так же низко, как и негров. Так что если эти страны совместно проявят к мистеру Чарли неуважение, он так разозлится, что начнет чертыхаться на чем свет стоит. И когда он израсходует всю свою желчь и все запасы брани — вот тогда-то цветные, которым незачем беспокоиться о Суэцком канале, о Тайване или Пакистане, вот
— А что будет, когда южане очнутся от обморока, придут в себя от кошмара и всяких других напастей, которых вы им пожелали?
— Тогда Национальная ассоциация содействия прогрессу цветного населения войдет, как обычно, с ходатайством в Верховный суд и опять выиграет дело, — отвечал Симпл. — А я буду просто посиживать в школен с благоразумной неторопливостью распевать «Не сдвинусь я с места», и попрошу южан, что стоят снаружи, дружно подтягивать мне. А потом я приглашу их в школу, чтобы и они тоже чему-нибудь подучились, ведь нынче они еще сущие невежды. Вот и все.
Право и здравый смысл
— А вы читали, сэр, в газетах, что во Флориде отменили Неделю братства, так как, согласно программе, цветной и белый священники должны были вместе читать проповедь, а хор предполагался смешанный? — спросил Симпл.
— Нет, — сказал я. — По каким же все-таки мотивам?
— Ее отменили «в интересах братства»! Уверяю вас, белые южане, особенно во Флориде, что-то замышляют: сначала не пустили негров-республиканцев на банкет, который устраивала их же партия, а затем отменили Неделю братства — ничего себе братство у них получается!
— Да уж эта последняя их выходка прямо какая-то нелепость!
— Сущая нелепость, — сказал Симпл. — Южане ведут себя порой на редкость вздорно. В наш демократический век так поступать нельзя. Если белому и цветному священнику даже не разрешают одновременно произносить проповеди, а белому и цветному хору вместе петь, то как же, скажите на милость, христиане смогут вообще объединиться? В газетах пишут, что родители — белые родители — даже посылали в школу с детьми записки: они-де не желают принимать участия в Неделе братства совместно с цветными. Такие родители внушали своим детям дурные мысли; не будь этого — дети, возможно, поступили бы правильно. Ведь сказано же в библии: «Если не будете, как дети…» — что, по словам моей тетки Люси, означает: «невинны, как дети», — «…то не войдете в царствие небесное». Просто не представляю себе, каким образом белые флоридцы вообще могут войти в царствие небесное?
— Я тоже, разве что они родятся вновь.
— Ну, если уж они родятся вновь, то пусть на этот раз появятся на свет божий стариками и постепенно становятся детьми. Может — по мере того как они будут становиться моложе — немного поумнеют, а то сейчас, старея, они становятся все глупее и глупее. Во всяком случае, каждому было бы приятно родиться семидесятилетним, лысым, со вставными зубами, а потом постепенно идти назад, к детству, и вместо того чтобы стареть, делаться все моложе и моложе. Может, к тому времени, когда белому южанину стукнет десять лет, он будет лучше и чище и даже станет добрым, как дитя. А когда он превратится в младенца, ему не придется мучиться и умирать. Он попросту уйдет обратно туда, откуда пришел, и даже не узнает об этом — ведь младенец в утробе матери еще ничего не знает о нашем мире. Так что смерть в этом возрасте не была бы страшна.
— Фантастическая идея, — сказал я.
— Но отличная, — возразил Симпл. — В самом деле, было б здорово, если бы каждый — хоть белый, хоть черный — рождался стариком и молодел, вместо того чтобы рождаться младенцем и всю жизнь стариться. Подумать только: если бы я с каждым днем становился все моложе, до чего бы роскошное будущее ожидало меня! С другой стороны, я мог бы оглянуться назад, на ту пору, когда мне было сорок и когда я не в меру выпивал, слишком много курил, частенько мучился от ревматизма и зубной боли, страдал от перепоя и ломоты в пояснице. И я мог бы сказать: все это уже проходит, проходит, а вот уже и совсем прошло. С каждым днем я становлюсь все моложе. В скором времени я, по малости лет, брошу пить, а если и закурю сигарету, то закашляюсь, и никогда
А до чего здорово обернулось бы все это для южан! Старые расисты могли бы начисто избавиться от своих предрассудков, потому что росли бы назад, навстречу тому времени, когда никто еще не разбирался в цвете кожи. Они бы так могли беспрепятственно дорасти до идеи братства, даже во Флориде. Подумать только, как жилось бы тогда в Майами! Белые и цветные загорали бы рядышком на одном и том же пляже, дети пели бы в одном хоре одной и той же церкви, полностью объединенной, и славный, юный, белый священник, всего пяти лет от роду, говорил бы: «Ах, все поистине чудесно!» И я, цветной четырехлетний малыш, отвечал бы ему: «Благодарю вас, отец!» А в Атланте какой-нибудь двухлетний Толмэдж держал бы такую речь: «Все мы братья, все без исключения — и белые и черные, — и не только в Неделю братства, но и в любую другую неделю». На это я ответил бы: «Аминь!» Вскоре и вся Америка снова стала бы молодой страной, какой она была до того, как позабыла, что означает братство. В самом деле, давайте расти назад!
— Итак, если мы встанем на этот путь, то сумеем, по-вашему, решить расовую проблему. А как насчет детской преступности?
— Ведь наш брат, пожилой человек, белый или черный, ведет себя лучше, чем нынешняя молодежь, не так ли? — сказал Симпл. — Ей-богу, это так! Вот вам примеров годы моего детства ребята обычно тузили друг друга кулаками, боролись, гонялись друг за другом, а иной раз кто-нибудь мог и швырнуть камнем в приятеля. В худшем случае — в самом худшем случае — мальчишка, если он был совсем уж испорченный, вытаскивал нож, но редко пускал его в ход. А теперь все эти подростки, да и дети то и дело стреляют, и притом так, чтобы обязательно убить. Чем, по-вашему, объяснить все это?
— Когда мы были маленькими, люди воевали при помощи винтовок. А теперь — при помощи атомных бомб. Войны стали ожесточеннее.
— Когда я был маленький, — сказал Симпл, — если меня заставали за курением сигаретки, то тут же начинали пороть. А нынче курение сигареты — сущий пустяк. Ребята курят папиросы с наркотиками и пускают дым прямо в физиономию мамаше. Чем, по-вашему, объяснить все это?
— Когда вы были маленький, — сказал я, — взрослые считали себя страшными кутилами, если, бывало, посидят в компании за кружкой пива и возвратятся домой в полночь. А нынче, если не пьешь скотч-виски, грог, джин или водку, то считается, что попусту теряешь время. И начинают пить теперь, пожалуй, только в полночь. Теперь все стали какие-то необузданные.
— Первую похабную картинку, — сказал Симпл, — я увидел, когда мне было двадцать пять лет. А теперь я читаю в газетах, что ими открыто торгуют возле школ.
— Когда вы были маленький, — сказал я, — то «Подлинные признания» припрятывали подальше, чтобы книга не попалась на глаза бабушке. Но так поступали до того, как наши бабушки начитались Микки Спиллейна, а комиксы сейчас вообще продают в каждом киоске.
— Когда я был мальчишкой, комиксы были в самом деле комичные, — сказал Симпл. — Помните «Матта и Джеффа», «Воспитание папаши» и «Подгулявших ребят»? А теперь комиксы ничуть не комичны. В них одна уголовщина да всякая чушь — чудовища, психи, шпионы и тому подобное. Не удивительно, что ребята больше не стремятся, скажем, получше одеться, а стараются стать преступниками. В кино, бывало, показывали, как швыряются пирогами, и про любовь, и про вампиров, и про чикагских гангстеров, которых в конце фильма обычно подстреливали. А теперь в кино стреляют не только гангстеры. Нынче в фильмах пистолет у каждого. Должно быть, мы живем в Век пистолета. Я-то думал, что для ношения оружия требуется разрешение. А в кино я ни разу не видал, чтобы кто-нибудь вытаскивал из кармана разрешение. Зато все вытаскивают пистолеты. Бах! И кого-то укокошили! В картине, которую я недавно видел, произошло шесть убийств. То же самое в телевидении и по радио. В постановке обычно бывает одно убийство в начале, два в середине и три в конце, иначе это вовсе и не боевик. Ну как тут упрекать детей? По-моему, ребята думают, что без стрельбы и жить не стоит.