«Симпсоны» как философия
Шрифт:
18.
Что Барт называет мышлением?
Келли Дин Джолли
«Что называется мышлением?» В конечном счете мы возвращаемся к вопросу, который мы поставили в самом начале, когда выяснили, что изначально означает наше слово «мышление» (thinking). Thane означает «память», мышление, которое припоминает, благодарит. Но в то же время нам удалось увидеть, что сущностная природа мышления определена тем, что должно быть помыслено: присутствие того, что присутствует, бытие сущих.
Сделайте это еще раз, и они захотят вас отблагодарить.
Ковабунга, чувак!
Я догадываюсь, что странно
Я делаю Барта своей музой вследствие одной особенности взаимоотношений Барта с миром, как рефлективных, так и деятельных. Мир Барта, его вселенная, вовсе не находится у Барта в голове. Мир Барта — вовне. Именно это вездесущее присутствие вовне (за отсутствием лучшего термина) делает Барта мыслителем хайдеггеровского типа. Мир Барта — мир лиц, а не личин, это мир персонифицированный. И мысли Барта устремляются навстречу миру. Однако все это еще нуждается в прояснении.
Я начну с рассмотрения философского примера, который заслуживает такой же славы, как «треугольник на песке» Сократа, «комок воска» Декарта или «красный помидор» Прайса, — с «цветущего дерева» Хайдеггера. Рассуждение о дереве прояснит, что Хайдеггер называет мышлением. В конце я собираюсь показать, что Барт Симпсон как мыслитель является хайдеггерианцем.
Поскольку последующие рассуждения трудны, я хочу сказать несколько слов, с тем чтобы подготовить почву. Артур Шопенгауэр в начале книги «Мир как воля и представление» утверждает, что начало философской мудрости — признание того, что мир есть представление. Шопенгауэр поясняет: философ признает, что мир — в его голове. Под «миром» Шопенгауэр подразумевает все. Я думаю, Шопенгауэр затронул живой нерв философствования: философская мысль par excellence заключается в том, что все, с чем я знаком, — содержание моей головы. Со всем остальным я соприкасаюсь, каким-либо образом выдавая желаемое за действительное: посредством заключений, предположений, принятых без доказательства причинных связей. То, что я осуществляю здесь — набросок ответа философской мысли par excellence, ответа, который выглядит столь же радикальным, как и то, на что он отвечает. Я хочу обрисовать способ мышления о самой мысли, согласно которому не только мир не находится в нашей голове, но и наши мысли не находятся в нашей голове. Скажем так: когда мы мыслим, наши мысли пребывают там, где находится то, о чем мы мыслим.
Один полезный совет тем, кто следует за моими рассуждениями: их основа — ряд цитат из Хайдеггера, Шопенгауэра и Фреге. Наиболее важная из них — цитата из Фреге. Как Хайдеггер, так и Фреге пытаются вынести мысли за пределы сознания. Я попытаюсь показать, в чем Хайдеггер и Фреге похожи и в чем их различие. Прояснение этого покажет, чтб Хайдеггер и Фреге отвергают у Шопенгауэра и что Хайдеггер отвергает у Фреге. А это снова вернет нас к Барту.
В работе «Что называется мышлением?» Хайдеггер говорит о цветущем дереве:
Мы стоим вне науки. Вместо этого мы стоим, к примеру, перед цветущим деревом — а дерево стоит перед нами. Дерево обращено к нам лицом. Дерево и мы встречаем друг друга, поскольку дерево стоит там, а мы стоим с ним лицом-к-лицу. Поскольку мы состоим в этом отношении друг к другу, друг перед другом, то дерево и мы есть. Эта встреча лицом-к-лицу не есть, в таком случае, одна из тех «идей», которые носятся в нашей голове. Остановимся здесь ненадолго: нам придется перевести дыхание до и после прыжка.
Я на время оставлю без внимания вводную фразу: «Мы стоим вне науки». Я хочу сосредоточиться на том пути, который ведет Хайдеггера к персонификации цветущего дерева. По Хайдеггеру, как дерево, так и мы имеем лица: дерево обращено к нам лицом, мы стоим лицом-к-лицу с деревом, каждый из нас пребывает перед другим. Почему Хайдеггер персонифицирует цветущее дерево?
Я полагаю, что ответ на этот вопрос заключен в том, что Хайдеггер отрицает: «Эта встреча лицом-к-лицу не есть, в таком случае, одна из тех „идей“, которые носятся в нашей голове». Хайдеггер персонифицирует дерево, чтобы деперсонализировать его. Я имею в виду, что Хайдеггер персонифицирует дерево, настаивая, что дерево действительно пребывает перед нами, отдельно от нас. Дерево не есть наше представление [318] .
318
Поскольку я буду использовать эти термины и поскольку их смысл в моем употреблении может быть не совсем ясен, уточню, что персонифицировать — значит рассматривать нечто как Другое, как независимое от меня, как пребывающее и действующее само по
Чтобы лучше понять, что, по моему мнению, осуществляет Хайдеггер, рассмотрим следующий известный отрывок из Шопенгауэра (Хайдеггер предваряет свое рассуждение о цветущем дереве аналогичным отрывком из Шопенгауэра):
«Мир есть мое представление» — вот истина, которая имеет силу для каждого живого и познающего существа, хотя только человек может возводить ее до рефлективно-абстрактного сознания; и если он действительно это делает, то у него зарождается философский взгляд на вещи. Для него становится тогда ясным и несомненным, что он не знает ни солнца, ни земли, а знает только глаз, который видит солнце, руку, которая осязает землю; что окружающий его мир существует только как представление, то есть исключительно по отношению к другому, к представляющему, каковым является сам человек. Если какая-нибудь истина может быть высказана a priori, то именно эта, ибо она — выражение той формы всякого возможного и мыслимого опыта, которая имеет более всеобщий характер, чем все другие… Итак, нет истины более несомненной, более независимой от всех других, менее нуждающихся в доказательстве, чем та, что все существующее для сознания, то есть весь этот мир, является только объектом по отношению к субъекту, созерцанием для созерцающего, короче говоря, представлением… Мир есть представление [319] .
319
Шопенгауэр Л. Мир как воля и представление // Шопенгауэр А. Собр. соч.: В 6 т. Т. 1.М., 1999. С 18–19.
Шопенгауэр персонализирует мир: мир есть наше представление. Таковым является, конечно, и цветущее дерево. Дерево, как и поле, в котором оно растет, земля, частью которой является поле, солнце, которое светит, — все это наши представления; все они носятся в нашей голове. Шопенгауэр персонализирует дерево, делая его нашим.
Хайдеггер персонифицирует дерево, делает его другим, иным, нежели «наше». И он рассматривает это действие как требующее большого скачка: после него мы должны приостановиться, чтобы перевести дыхание. Хайдеггер объясняет потребность в передышке тем, что
теперь мы — те люди, которые совершили прыжок за пределы знакомой сферы науки и даже, как мы увидим, за пределы сферы философии. И куда же мы совершили прыжок? Возможно, в пропасть?
Хайдеггер полагает, что встреча лицом-к-лицу с деревом требует, чтобы мы совершили прыжок за пределы психологии и науки, и даже за пределы философии. Очевидно, в науке и философии деревья не имеют лица [320] . (Персонализированные деревья не являются персонифицированными.) Но где деревья имеют лицо? Куда мы совершили прыжок? Где должно быть это место, если не в сфере науки и не в сфере философии? В какое Зазеркалье Хайдеггер просит нас перескочить? Несомненно, по ту сторону науки и философии — только бездна.
320
Под «философией» Хайдеггер подразумевает ту философию, которая осуществлялась и осуществляется другими, — но не ту философию, которую осуществляет он сам.
Хайдеггер отвечает на вопрос «не прыгнули ли мы, возможно, в пропасть?» следующим образом:
Нет! Скорее на какую-то твердую почву. Какую-то? Нет! На ту почву, на которой мы все живем и умираем, если мы честны с самими собой. Странная, на самом деле абсурдная вещь — мы должны прежде перепрыгнуть на почву, на которой мы в действительности стоим.
Хайдеггер утверждает, что мы перепрыгнули на твердую почву нашей жизни. Что здесь поразительно и что Хайдеггер подчеркивает как «странную, на самом деле абсурдную вещь» — это то, что нам приходится совершать прыжок от знакомого (наука, философия) к незнакомому, на твердую почву нашей жизни. Мы должны совершить прыжок, чтобы попасть туда, где мы всегда уже есть.