Символ «мертвая голова»
Шрифт:
Сюжет пляски смерти зародился в эпоху позднего Средневековья в качестве противовеса христианской теме Страшного суда, когда Европу периодически сотрясали эпидемии чумы. Также выражая идею бренности бытия и суетности земных благ, этот сюжет обращается не к потустороннему, а к земному миру. Вот почему эта тема представлена в игривом, не лишенном иронии духе. Каждый человек, независимо от пола, возраста и общественного положения, выступает в танце в паре со своим смертным альтер эго. Скелеты при этом лишены оружия и символов гибели, что присуще ужасающему сюжету триумфа смерти{197}.
Появлению пляски смерти предшествует легенда о трех живых и трех мертвых{198}. Уже в ХII в. она отмечена во французской литературе: трое знатных юношей, которые проводят свое время, не задумываясь о скоротечности земных благ, неожиданно
С появлением нищенствующих монашеских орденов проповедь о смерти стала широко распространяться среди народа. Слово проповедников было дополнено новым видом изобразительного искусства — гравюрой на дереве. Идея смерти в аспекте бренности всего земного передавалась с помощью простых жизненных образов, резко и ярко{199}.
На католических костницах помещаются специальные надписи, предупреждающие живущих об их неизбежной судьбе, как это хорошо видно на примере могилы кардинала Жана де Легранжа (Авиньон, начало пятнадцатого века):
«Жизненный спектакль окончен, следующие поколения могут убедиться, в каком состоянии они окажутся. Никто не избежит смерти независимо от сословия, пола и возраста. Несчастные, почему вы гордитесь? Вы только пепел и превратитесь в такие же зловонные трупы, лакомую пищу для червей»{200}. «Тем, чем мы являемся сейчас, когда-нибудь станете и вы» — примерные по смыслу надписи можно встретить на костехранилищах по всей Европе, например в швейцарских оссуариях в Натерсе и Мистайле (костел Св. Петра). Их мораль сводится к следующему: спасение души возможно лишь через веру и покаяние.
Едва ли не до конца XVI в. на надгробиях можно видеть отвратительные изображения обнаженных тел, охваченных тлением или иссохших и сморщенных, с вывернутыми в судорожной агонии конечностями и зияющим ртом, с разверстыми внутренностями, где кишат черви. Исследователя Средневековья Йохана Хейзингу волнует вопрос: почему умственный взор останавливается на этих образах и не продолжает мысль, что само тление также исчезает и прах становится почвой, цветами и травами? Можно ли считать подобное отвращение к земной стороне смерти действительно благочестивым чувством? Не есть ли это типичный страх перед жизнью, настроение разочарования и отчаяния, которое неразрывно связано с земными страстями?{201} Далее он усматривает поразительное сходство в выражении чувства ненависти к жизни и презрения к миру между древнеиндийским, в особенности буддийским, и средневеково-католическим мировоззрением. В обоих религиозных традициях ярко выражены мотивы тления через отвращение к старости, болезням, смерти. Так в трактате папы Иннокентия III «De contemptu mundi» начисто отвергаются все радости материнства: «Зачинает женщина в нечистоте и зловонии, рожает в горестях и страданиях, вскармливает с тяготами и тревогой, воспитывает с заботой и страхом»{202}.
Особым образом высказывается сожаление о женской красоте. В целестинском монастыре в Авиньоне существовала до революционных событий [6] настенная роспись, по преданию, выполненная искусной рукой короля Рене. Там было изображено во весь рост прямостоящее тело женщины с изящной прической, закутанное в саван и кишащее червями. По легенде король, страстный почитатель красоты и радости жизни, изобразил здесь бывшую свою возлюбленную, увиденную им в склепе через три дня после ее погребения. Начало помещенной под росписью надписи гласило:
6
С 1789 года во Франции были уничтожены многие произведения искусства как «орудия фанатизма» (предметы культа) или как памятники, прославлявшие «тиранов», т.е. монархов. (Хейзинга Й. Указ. соч. С. 685.)
Согласно существовавшему повсеместно обычаю тела знатных лиц, скончавшихся вдали от отечества, расчленяли и вываривали до тех пор, пока плоть не отделялась от костей, после чего последние очищали и отправляли в ларце на родину для торжественного погребения, а внутренности и декокт хоронили на месте. В XII—XIII вв. этот обычай был довольно распространен: так поступали с телами некоторых королей и епископов{204}. В 1299-м, а затем вновь в 1300 г. это строжайше запрещает папа Бонифаций VIII как «отвратительное злоупотребление, коему все еще неразумно следуют иные верующие, полагаясь на некий ужасный обычай». Тем не менее уже в XIV в. время от времени запрет снимается. В XV в. этот обычай все еще популярен у англичан во Франции, в частности, подобным образом поступили с телами Эдуарда Йоркского и Майкла де ла Поля, графа Саффолка, наиболее знатных англичан, павших в битве при Азенкуре{205}. Так же обошлись с телами Генриха V, Уильяма Гласдейла, утонувшего при освобождении Орлеана Жанной д'Арк, и племянника сэра Джона Фастолфа, павшего в 1435 г. при осаде Сен-Дени{206}.
Желание представить смерть в графическом плане приписывается также к психотравмирующему воздействию эпидемий чумы и холеры и католической верой в существование Чистилища и скорби душ в ней [7] . Нередко в костницах, функционировавших как часовни, проводились мессы за души пребывающих там.
В часовнях с костехранилищами проводились и обряды отпевания новопреставленных или праздничные мессы, в которых фигурировал мотив смерти и воскресения, как, например, в крупных немецких костницах при костеле Св. Екатерины в Оппенгейме (Германия) и часовне Архангела Михаила (Michaelskapelle) в Хальштате (Австрия). Некоторые оссуарии по-прежнему сохраняют свои первоначальные функции, в частности в Натерсе (Швейцария), который до сих пор используется для погребальных услуг {207} .
7
Эта католическая доктрина была принята в 1254 году. (Jacques Le Goff. The Birth of Purgatory. Chicago, 1984.) Она входит в противоречие с традиционным христианским верованием, согласно которому души всех умерших будут разделены на группы спасенных и проклятых. Мотив чистилища нередко находил отражение в декоре оссуариев, например, в римском костеле Санта-Мария-делла-Кончеционс в живописной манере показано освобождение душ Франциска Ассизского, Антония Падуанского и Феликса Канталисского.
Наряду с традиционной религиозной живописью в католических костницах постоянно присутствуют и распятия, которые в сочетании с черепами символизируют Голгофу. Так, упомянутое выше костехранилище Св. Стефана также выделяется специфической моделью «лобного места». Кровь из тела Спасителя течет не только из ран от гвоздей и копья, но и из тех мест, где обычно располагаются бубоны — воспаления лимфатических узлов у пораженных чумой.
Иногда оссуарии сооружались вне территории костела или при кладбище, где кости открыто просматриваются через решетки, например, в большом склепе старой готической церкви в Пурге, Австрия. В часовне Сент-Маргерит в Эпфиге, Франция, груды черепов и костей сохраняются под открытой аркадой{208}. Подобные виды костехранилищ стали характерными для европейских кладбищ на протяжении XV и XVI вв., и хотя многие из них были уничтожены, зафиксировано их широкое присутствие на протяжении XIX и даже в начале XX в. Среди характерных примеров: ящики с черепами на средневековом кладбище Сен-Илер в Марвилле, Франция, и в баварском Грединге.