Символы распада
Шрифт:
Он включил настольную лампу, чтобы легче было разобрать, что именно написано на приборе, и встал на колени. «Осторожно. Радиоактивность» было написано на металлической табличке большими буквами. И дальше мелкими буквами шел остальной текст.
Радиоактивность, подумал Сухарев. Наверно, поэтому так трещит это одеяло. Он не знал, что это такое, но понял, что прибор может представлять какую-то опасность. Сухарев наклонился и попытался прочесть написанное мелкими буквами. «После запуска программы включается таймер времени на девяносто минут», — прочел он. «Какой таймер? — подумал Сухарев. — Какой прибор включается?» Там было еще несколько надписей, но
Он лег на кровать и забылся беспокойным сном. Утром, когда он проснулся, ему показалось, что ноги чешутся и болят еще сильнее, но он по-прежнему не понимал, что происходит. Было непривычно сухо во рту. В мотелях такого уровня в номерах нет мини-баров. Сухой закрыл дверь и вышел на улицу, чтобы купить бутылку воды. Когда он подошел к небольшому кафе, открытому с самого утра, он снова остро почувствовал, как болят ноги. Купив две бутылки воды и заказав чашку кофе, он заметил удивленный взгляд женщины, стоящей за стойкой, и подумал, что, наверно, выглядит неважно, коли она так на него смотрит. Еще бы — двухдневная щетина на лице, мятая одежда, воспаленные глаза. Он быстро выпил кофе, съел небольшую булочку и с двумя бутылками воды вернулся в свой номер.
Прибор стоял на месте, и он еще полчаса сидел перед ним на кровати, мучительно думая, как ему быть. Затем поднялся и решительно вышел из комнаты, снова направляясь в уже знакомое кафе. Купив карточку для телефонных разговоров, он вышел на улицу, отыскал кабину телефона-автомата.
Войдя в нее, он вставил карточку и набрал номер телефона в Киеве. Трубку сняли сразу же.
— Алло, — это была Надя. Говорить с ней не имело смысла, можно было только подвести ее, и он положил трубку. Значит, все в порядке, она успела выехать в Киев. Теперь все зависит от того, как быстро он смоется отсюда, чтобы затем позвонить Сирийцу и сообщить ему об этом непонятном предмете. Черт с ним, пусть забирает свой гребаный груз.
Он вернулся в мотель, еще раз посмотрел на непонятный и громоздкий прибор, который перевернул всю его уже устроенную жизнь, и вышел из мотеля, решив никогда больше сюда не возвращаться. Но перед этим он заплатил за три дня вперед, подсчитав, что за это время успеет убраться из города и откуда-нибудь позвонить Сирийцу, чтобы тот забрал этот проклятый ящик.
Он сел в автобус, идущий на север. Перед этим специально узнал направление на Хельсинки, чтобы случайно туда не попасть. В автобусе он ехал до четырех дня. Затем пересел в другой автобус. Сильно кружилась голова, болели ноги, вдобавок его начало тошнить и сильно заболел живот. На какой-то маленькой станции, не в силах больше сдерживаться, он вышел из автобуса и, пройдя в станционный туалет, довольно долго пробыл там. А когда вышел, то обнаружил, что его автобус уже давно уехал. На станции ему кое-как объяснили, что в трех киломметрах отсюда есть мотель. Он уже собирался идти туда, когда его снова скрутило. Так продолжалось около двух часов. Стало уже темно, и он решил снова сесть на какой-нибудь автобус. Один из автобусов, подошедших к станции, был почти пуст, и он влез в него. Здесь он устроился на заднем сиденье и заснул. Проснулся оттого, что кто-то сильно его тормошил. Стоявший над ним водитель что-то говорил по-фински. Сухарев поднялся, у него сильно кружилась голова, во рту было по-прежнему сухо, все тело болело.
Было около одиннадцати часов вечера. Он узнал, в каком городке
— Слушаю, — сказал он.
— Это я, — тихо произнес Сухарев.
— Кто это? — удивленно спросил Сириец. Он ехал в аэропорт, чтобы улететь в Лондон. Все документы были готовы. Сириец решил переждать там, понимая, что в России его могут достать где угодно.
— Это я, — тихо повторил Сухарев. Голова сильно кружилась, перед глазами плыло. Он едва держался на ногах.
— Ты? — не поверил Сириец. — Ты сам позвонил?! Где ты находишься? Откуда ты звонишь?
Он просто не верил своим ушам. Это было противоестественно, как если бы вдруг ожил покойник.
— У нас авария произошла на границе, — тяжело дыша, соврал Сухарев, — ящик выпал из вагона. Ну а я его подобрал и в Хельсинки привез. Думал, ты будешь злиться, что так получилось, поэтому прятался, боялся тебе звонить.
— Останови машину, — приказал Сириец водителю.
— Мы опоздаем на рейс, — обернулся к нему один из телохранителей.
— Мы никуда не летим, — рявкнул Сириец. — Ты сейчас где? — закричал он Сухареву. — Где ты находишься? Ящик с тобой?
— Со мной, — подтвердил Сухарев, — я хочу тебе его вернуть. Сириец. Это твой груз, мне чужого не нужно.
«Сукин сын», — подумал Сириец и снова закричал:
— Где ящик?
— У меня он. Не волнуйся ты. Он у меня спрятан.
— Твою мать, — захрипел разъяренный Сириец, — где ты его спрятал, куда ты его дел? Говори!
— Я его тебе сдам, Сириец, — прошептал Сухарев, — только уговор: ты ни меня, ни Надю не трогаешь.
— Черт с тобой, — заорал Сириец, — я согласен. Где груз?
— Завтра, — вдруг сказал Сухарев, — завтра твои ребята пусть ждут меня в Хельсинки. Я туда приеду. Пусть мне приготовят пятьдесят кусков, и я верну тебе твой груз.
Он вдруг понял по остервенелому тону Сирийца, что тот никогда не простит ему этих долгих часов волнения и тревоги. И, поняв это, он решил пойти ва-банк. Раз им так нужен этот непонятный ящик, пусть заплатят деньги. Пусть заплатят ему пятьдесят тысяч. И пропади они все, вместе с Сирийцем, пропадом.
— Согласен, — сразу, не раздумывая, заорал Сириец, и Сухарев пожалел, что не попросил больше.
— Завтра в семнадцать часов дня, в Хельсинки, — сказал он, — встретимся с твоими ребятами у конторы, где Федор обычно получает груз. На терминале. Но скажи ребятам, чтоб без глупостей, иначе никогда ничего про ящик не узнают. Ты меня знаешь, Сириец, я шутить не стану.
— Да-да, — поспешно согласился Сириец и, не выдержав, уточнил: — А ящик у тебя? Ты его не открывал?
— А на кой он мне нужен, твой ящик? Ты ведь в нем не деньги, наверно, перевозишь, — напряженно пошутил Сухарев, морщась от боли. По-прежнему сильно болела и кружилась голова.
— Хорошо, — закричал Сириец, подумав, что Сухой наверняка врет. Ящик он, конечно, вскрыл и, ничего не поняв, решил обменять ненужный прибор на деньги. Черт с ним, пусть подавится, лишь бы груз точно дошел по назначению. А там разберемся. — Завтра в семнадцать, — согласился он, — только будь там обязательно. Минута в минуту.
— Буду. — Сухарев повесил трубку. Сириец обессиленно откинулся на спинку сиденья. В такую удачу было невозможно поверить. Словно в последний момент ему улыбнулась сама судьба. Раздался еще один звонок. Он решил, что это Сухарев, и сразу поднял телефон.