Символы. Песни и поэмы
Шрифт:
Летишь, бывало. Вдруг жена подходит:
«Прекрасно, милый друг, — пиши, мечтай!..
Вот до чего поэзия доводит, —
Сегодня нет обеда! Так и знай»…
Она права, скажу я между нами:
Не будешь сыт красивыми стихами.
Роптать и мне случается порой:
Зачем я не сапожник, не портной?
В хорошем сюртуке или ботинках
Есть польза несомненная: простой,
Понятный смысл, — а в звездах и в росинках,
И
В ком вдохновенье возбуждает смех?
Забавный титул юного поэта
Мне надоел. Что может быть скучней,
Как вечно у редакторских дверей
Стоять с портфелем? Слушаясь совета
Серьезных и практических людей,
Забуду с музой ветреную дружбу,
Остепенюсь и поступлю на службу.
Когда пустое место наполнять
Типографу приходиться в журнале,
Поэту позволяют выражать
Свои восторги, думы и печали
Стихотвореньем строчек в двадцать пять, —
Никак не более. Вошло в привычку
У нас стихи печатать «на затычку», —
Как говорил покойный Салтыков…
И, может быть, испуганный читатель,
Взглянув на ряд моих несчетных строф,
Воскликнет: «Да хранит меня Создатель
Читать роман в две тысячи стихов!»
Он прав. Мне эта мысль тревожит совесть…
Но делать нечего, — окончу повесть.
Сергей вернулся в Петербург: дома
В тумане желтом, дождь, гнилая осень,
Октябрьских полдней серенькая тьма…
Ему здесь душно: давят, как тюрьма,
Глухие стены. Запах южных сосен,
Лазурь небес припоминает он
На грязных, темных улицах, как сон.
Кругом все то же… Дни его так пусты…
Знакомый красный дом, городовой,
И вывеска над лавкой мелочной
С изображеньем хлеба и капусты…
Узор на ширмах, запах комнат, бой
Часов в столовой, тишина, и снова —
Весь ужас одиночества былого.
«Опять — унылый, бесконечный день!..»
Проснувшись утром, глаз не открывая,
Он думал. Скучно. Одеваться лень.
Часы обеда, ужина и чая —
Вот все событья. Он читает. Тень
Все гуще — сумерки; и в эту пору
Приносят лампу и спускают штору.
Ну, слава Богу, ночь уж близко! Цель
Его желаний — броситься в постель,
Скорей задуть свечу… Дула устала…
Он с отвращеньем думал: «Неужель
И завтра то же, и опять сначала —
Вставанье, кофе, чтенье и опять, —
Обряд
Забелин к доктору зашел от скуки.
Тот взвешивал его: «Помог Кавказ!
Прибавилось полпуда. В добрый час!..
Что значит климат! — потирая руки,
Смеялся немец. — Поздравляю вас:
Теперь сто лет вам жить!» — и с жалкой, бедной
Улыбкою внимал Сережа бедный.
«В труде — спасенье! — просветлев на миг,
Он раз подумал. — Буду на магистра
Держать экзамен!» — и за груды книг
Принялся лихорадочно и быстро.
Сидел две ночи, но едва проник
Он в смысл одной главы: душа тревожна.
Он чувствует — работа невозможна.
Однажды шел по улице Сергей.
Сквозь талый снег быт слышен визг саней
На мостовой, и скользкие панели
Сияли в мутном свете фонарей;
Из водосточных труб ручьи шумели,
И пьяный пел у двери кабака,
И тихо падал мокрый снег… Тоска!
Сереже снилась комнатка; он весел,
Работает. Уютно и тепло.
И кроткое, любимое чело
На темном бархате глубоких кресел
Под лампой так нежно и светло…
И шьет она, — чуть слышен безмятежный,
Приятный звук иглы ее прилежной…
Он все отверг. От счастья сам ушел.
Простая жизнь казалась пошлой долей.
Он гордую свободу предпочел,
И, одинок, самолюбив и зол,
Остался он с своей постылой волей.
Но что в ней? В сердце — холод смерти. Свет
Любви погас, и в жизни смысла нет.
Был вечер. Полон грустными мечтами,
За книгой у камина он сидел,
Вдруг дверь открылась: Климов! Он влетел,
Обняв его, холодными усами
К щеке прижался, хохотал, шумел.
«Ну, как живется, милый мой философ?»
И предлагал он тысячи вопросов.
«Да ты не знаешь горя моего:
Из школы выгнали. За что, — спроси-ка!
За вредные идеи!.. Каково?
Уж кажется старался никого
Не обижать… Все это глупо, дико…
………………………………………
………………………………………
Голубчик, жаль, до слез мне жаль ребят:
Ведь дело-то пошло у нас на лад!..
Работа славная! Но нет нам ходу,
Пока в деревне кулаки царят.
Со всей любовью искренней к народу,
С образованьем, с жаждою труда
Кому теперь я нужен? Ну, куда,