Синдикат киллеров
Шрифт:
Итак, беззаконию и авантюризму во всех его проявлениях, мы считаем, — снова отметил Никольский ударение на «мы», — должен быть положен конец. Вы хотите меня спросить, кто это берет на себя смелость для столь решительных и бескомпромиссных заявлений? Отвечаю: есть такие силы. И они намерены навести, наконец, должный порядок в нашем доме. Причем сделать это безо всякого экстремизма и политических репрессий. Все должно быть абсолютно законно и соответствовать воле народа, высказанной им на всесоюзном референдуме. И поэтому очень важно, чтобы конкретные действия подлинных патриотов получили правильную и, хочется надеяться, благожелательную оценку всех тех, кто стоит сегодня
Вот, собственно, и все, дорогой Евгений Николаевич, о чем я хотел с вами побеседовать. — Он вздохнул и, поломав «лодочку», положил ладони на полированный стол. Будто припечатал. А острые его глаза-буравчики из-под насупленных бровей между тем так и сверлили Никольского. — И еще, если позволишь, — неожиданно перешел он на доверительное «ты», — один только дружеский совет, Женя. Когда ты услышишь по телевизору или радио эти же слова, ну ты понимаешь, я не о форме, о сути, не удивляйся. Тем более что для выводов у тебя уже было время. Лично я очень рассчитываю на тебя. Надеюсь, до скорого!
Сучков издал рыкающий звук, как бы ставя логическую точку, и поднялся из-за стола. Встал и Никольский.
Первой его реакцией была мысль: Сучков сошел с ума. Нет, все в его речах было логично и фактически верно. За исключением основного посыла. И эта ошибка приводила к трагическому результату. Они что же, действительно замыслили государственный переворот?
И другая мысль вдруг осенила Никольского. Какая связь между подслушивающими устройствами, установленными КГБ в этом кабинете, и столь поразительной, даже нелепой откровенностью хозяина его? Вероятно, им вовсе и не нужно было фиксировать его ответы, возражения, если таковые найдутся, и вообще реакцию на услышанное. Достаточно просто запротоколировать его присутствие в кабинете и сам процесс передачи одного доверенного лица другому сверхсекретной информации. Если это так, то они своего добились без всяких затруднений.
Больше того, они все настолько охамели и до такой степени уверены в своей силе, что даже не сочли необходимым узнать его точку зрения.
Но вообще-то что для них значит согласие или несогласие Никольского? А вот что. Как бы ни сложилась дальше ситуация, он со своим неосторожным идиотизмом отныне повязан с ними круговой порукой. Элементарная воровская этика. И что бы теперь ни случилось, его растерянность будет, в зависимости от желания, истолкована двояко: и как недоверие и молчаливое неприятие, если появится нужда устранить Никольского, чтобы забрать его дело в сдои руки, и... суровое предупреждение, что молчание — действительно золото. Но куда он мог побежать со своими знаниями? Кого предупредить о надвигающейся смертельной опасности для всего общества? Да и кто бы ему поверил?..
2
Ехал в свой офис Никольский в полном смятении чувств.
Сегодня шестнадцатое августа, пятница. Один Президент отдыхает в своем персональном дворце в Форосе. Другой, поди, готовится к разминке на теннисном корте. Словом, идеальные условия для выступления экстремистов.
Шофер, зная, что Никольский в дороге любит слушать музыку, включил радио. Играла
Мудро, решил и Никольский, понимая, что иного выхода у него сейчас, в сущности, не имеется.
Чем больше размышлял он над услышанным в кабинете Сучкова, тем более шаткой казалась почва под ногами. Не о деньгах своих сейчас беспокоился он. Конечно, в банке в настоящий момент имеются деньги, но они представляют собой лишь однодневный запас, а сумма не превысит, пожалуй, половины миллиарда. Тех, что необходимы для постоянных расчетов с вкладчиками и акционерами. Не так уж и велика сумма: в десятке мешков уместится. Эти деньги — не проблема, их можно вывезти, спрятать, сделать с ними что угодно.
Хуже другое: они практически не оставили ему времени. Если в запасе еще имеются два-три дня, что в условиях нынешних межбанковских операций полный, как говорится, абзац, то можно успеть лишь конвертировать рубли через биржу и через систему «Свифт» перевести на валютные счета в банки Парижа и Никосии. То есть спасти лишь то, что числится на расчетном счете.
Но ведь основные средства вложены в контракты. А это означает, что все деловые, финансовые связи могут в одночасье рухнуть, развалиться. Неугодные фирмы будут мгновенно уничтожены. Угодные же, разделив доход между заинтересованными лицами, объявят себя банкротами.
Нет, в этой стране — Никольский с редким для него чувством крайнего раздражения повторил даже вслух «этой», чем вызвал настороженное движение головы сидящего впереди Арсеньича, — никакие нормальные и честные дела невозможны...
Чтобы избежать катастрофы, под которой Никольский понимал вполне реальную экспроприацию и ликвидацию коммерческих банков в случае государственного переворота, придется, решил он, воспользоваться грязным — ну да, разумеется, грязным, но вечным опытом других, раз нет иного варианта.
Поднявшись к себе на второй этаж, в офис акционерной компании «Нара», он позвонил по внутренней связи управляющей банком Татьяне Ивановне Шапошниковой и попросил ее зайти.
«Нара»-банк занимал весь первый этаж бывшего здания ПТУ, закрытого еще два года назад, в самый разгар перестройки, по дурному повелению не то префекта, не то супрефекта, словом новорожденного районного начальства.
Короче, найдя это бесхозное и, по сути, ничейное помещение в Тушине, Никольский за взятку, причем вполне приличную, снял это помещение в аренду. Пока до конца века. Так вот удалось. Абсолютная юридическая безграмотность. Грамотны они только тогда, когда деньги в собственном кармане считают. Тут не могут ошибиться.
Татьяна Ивановна, несколько суховатая внешне, статная женщина сорока с небольшим лет, с темным узлом волос, чуть задетым серебряными нитями, с густыми, черными же бровями, сходящимися к прямой линии лба и носа, она явно напоминала своим обликом одну из представительниц славного семейства Афродит и по части родительской крови определенно имела касательство к знойному Средиземноморью. Однако темперамент у нее был сугубо нашенский, российский. Словно кто-то нарочно погасил пламя, которое наверняка должно было бушевать под этой матовой кожей. Спокойная, даже медлительная в словах и поступках, всегда уравновешенная до неприятных временами сухости и педантизма, она тем не менее оказалась незаменимым помощником Никольского в его нередко рискованных банковских операциях.