Синдикат киллеров
Шрифт:
И вот уже перед самым отбоем, как говорили у него в части, в камеру не вошел, а скорее влетел от толчка в спину невзрачный, хиловатый мужичок. Он только обернулся на захлопнувшуюся дверь и погрозил ей костлявым кулачком. Потом негромко, но сочно выматерился и пошел устраиваться на нарах, разглаживая руками казенный матрас, напоминавший скорее плоскую короткую подушку. А завалившись, повернулся спиной к Ахмету и засопел, засвистел носом.
Ахмет, мечтавший о любом собеседнике, не знал теперь, что делать. Он вставал, ходил по камере, заглядывал, нагибаясь, в лицо спящего. А тот дрых, что называется, без задних ног, и плевать ему было с высокого потолка
Молодой организм все-таки взял свое, и когда Ахмет проснулся, то почувствовал, что вчерашние кошмары вроде отступили куда-то и можно было дышать, каток не так уже сильно давил на грудь и сознание.
Сосед сидел на нарах, по-восточному поджав ноги, и пальцем сосредоточенно копался в своих носках, представлявших одну сплошную дырку. Без всякого любопытства взглянул из-под лохматых бровей на Ахмета и просипел то ли прокуренным, то ли простуженным голосом:
— Здоров...
— Здравствуйте, — растирая тыльной стороной ладони глаза, отозвался Ахмет.
— За что сидишь-то? — равнодушно поинтересовался мужичок.
— Говорят, по сто второй.
— Эва! — он осуждающе покачал головой. — А в другую перевести — никаких признаков?
— А это как? — не понял Ахмет.
И мужичок в течение десятка минут, будто крупный знаток уголовного кодекса, объяснил Ахмету, что в законе имеется масса всяких «а, б, в», и если умышленное, но без отягчающих, то совсем «вышка» и необязательна, чем зародил в душе Ахмета слабенькую пока надежду. Если, к примеру, перевести в сто третью, так вообще от трех до десяти, а это, считай, подарок.
Оказалось, сам мужичок уже второй раз тут. Первый раз тоже, как и Ахмет, получил за убийство пятнадцать лет, а теперь лепят мошенничество. Это сто сорок седьмая. В общем, скоро понял Ахмет, повезло ему с соседом, этот способен толковый совет дать, как себя со следователем держать, что говорить, а от чего категорически отказываться.
После завтрака и небольшого шмона, учиненного в камере молчаливым контролером, они, наконец, могли поговорить откровенно. Ахмет пересказал соседу всю свою одиссею, упирая на то, что он влип по молодости, не хотел, но так получилось, что уже после встречи с Бароном обратного хода не было.
— А это еще кто? — лениво поинтересовался мужичок.
— Да так, был один хлюст, — попробовал вывернуться Ахмет, понимая, что в запале нечаянно проговорился. И стал объяснять, что вообще-то Барона этого и в глаза не видел, а все приказы отдавал Коля, парень с фиксой во рту, похожий на авторитета. И это он модернизировал автомат, оптику приделал, глушитель навинтил и сказал, что если Ахмет теперь откажется, то его попросту прирежут.
— Это точно, это у нас так, — заверил мужичок. — Если кто взялся за мокрое, а после сделал ход назад — нипочем не спустят. А с другой стороны, ежели под угрозой для собственной жизни, то могут скостить и до восьми. А вот корыстные побуждения — это хуже, тут могут на всю катушку... Вообще-то лучше всего тридцать восьмая, пункт третий, — совершение преступления под влиянием угрозы или принуждения. И в ней же, — сообщил мужичок, —
Вот теперь у Ахмета действительно появился материал для раздумий.
После обеда соседа вызвали на допрос, и вернулся он нескоро. А вернувшись, лег лицом вниз и обхватил худыми пальцами плешивый затылок. Как ни старался привлечь его внимание Ахмет, не отвечал, только зло посылал по-матерному.
Потом вдруг сел, скрестив ноги с голыми пальцами, торчащими из носков, и тоненько завыл. Ахмет даже испугался. А он все скулил, будто побитый пес, и из глаз его горошинами катились всамделишные слезы.
— Баба, сучка, раскололась, — заявил он вдруг, вытирая локтем сопливый нос.
Оказывается, сумел он на «куклах», ну пачках денежных, где сверху и снизу настоящие деньги, а внутри аккуратно нарезанная бумага, сколотить небольшой капиталец. И спрятал его от обыска. Только баба его, жена законная, знала, где хранил. И вот на ж тебе, сестре родной проговорилась, а та возьми да стукни участковому, который драл эту сучку, курву проклятую, пришли и забрали! «У-у-у! — застонал мужичок. — Выйду, убью-у-у!..»
Жалко было Ахмету соседа, но что поделаешь, когда свое еще горше. Если его не послушаться и не раскаяться, не полностью конечно, тогда уж никто не поверит, что заставляли его, стращали, — то можно и «вышку», как он говорит, заработать...
Не знал Ахмет, что во время допроса доложила «наседка» «куму», как звали здесь, в Бутырке, заместителя начальника по режиму подполковника Заболотного, что рассказал татарин то-то и то-то и еще поминал какого-то Барона, а потом вроде испугался и стал отнекиваться, мол, не видал его, а на самом деле видал и знает, кто это. Еще про Колю с фиксой говорил, что это он приказы Барона выполняет. В общем, чего сумел, то и докладываю. Дал ему за это Заболотный пожрать от пуза и пачку папирос прибавил. А уж когда отпускал в камеру, не удержался и с коварной ухмылкой сообщил, что жена полностью раскололась. Вот же падла! Работай на них, как же, дождешься снисхождения!..
А Заболотный тут же все передал Геннадию Орехову. А тот снял трубку и — Романовой. Ищи, мол, подруга, Барона. Кто таков — это уже по твоей части. Если еще чем помочь, звони.
— Ну, хлопцы, шо я вам скажу... — Александра Ивановна оглядела собравшихся. — Расколол-таки мне Генка этого вашего Ахмета. Не удержался татарин и назвал какого-то Барона. Можете теперь по своим каналам начинать погоню. Только учтите. Славку я вам на этот раз не отдам. Слушайте, что он мне сегодня, час назад, сообщил.
И Романова рассказала о злоключениях Грязнова, аварии на дороге, о том, как он передал областному прокурору капитана Хомякова, а сам умотал в Тольятти, пока у него еще одного свидетеля не убрали местные умельцы, подручные молчановские.
Снова глубоко задумались товарищи юристы... А Шурочка все-таки заводная баба! Где теперь подобных-то сыщешь! Молчала, молчала, да вдруг выдала:
— Знаете, хлопцы, такое у меня настроение, шо хряпнула бы сейчас стаканище, да и забыла напрочь, какой поганью приходится с утра до поздней ночи заниматься! А, Константин? Чего ты все отмалчиваешься? Ну-ка открой свою тренькалку, погляди, времени-то сколько, а у нас еще ни в одном глазу! Семен, а ты чего нос повесил?