Синдром Коперника

Левенбрюк Анри

В 1500 году Николай Коперник становится профессором математики в Риме, где он также читает несколько примечательных лекций по астрономии. Затем он уезжает в Падую, чтобы изучать медицину. Попутно я отметил, что в том же университете веком позже преподавал некто Галилей… Одновременно Коперник получает степень доктора церковного права. После чего возвращается в Польшу, чтобы выполнять обязанности каноника.

Занимаясь делами управления и медицинской практикой, он никогда не прекращал свои астрономические изыскания и посвятил семь лет жизни созданию «De Hypothesibus Mortuum Coelestium a se Contitutis Commentariolus», [3]

астрономического трактата, уже тогда сформулировавшего основы гелиоцентризма, но опубликованного лишь в XIX веке!

3

«О гипотезах небесных движений, им выдвинутых, Малый Комментарий» (лат.).

Так или иначе, в 1512 году он всерьез принимается за свой главный труд «De Revolutionibus Orbium Coelestium». [4] Понадобилось восемнадцать лет, чтобы его закончить. Этот труд, основополагающий и породивший раздор, будет издан лишь незадолго до смерти автора. Умер Николай Коперник 23 мая 1543 года, через несколько дней после того, как получил первый печатный экземпляр своей книги.

Мне приятно думать, что он так и умер, держа в руках свою книгу.

4

«Об обращениях небесных сфер» (лат.).

В назидание потомкам.

Глава 26

Сидя перед домом психолога, я наслаждался прекрасным солнечным днем, вытянув руки вдоль длинной спинки зеленой парижской скамьи. Я разомлел, убаюканный приглушенным шумом машин и легкими порывами ветра, упиваясь прелестью городского лета. И не заметил, как пролетело время, только вскоре почувствовал, что солнце жжет мне щеки и лоб.

Куря сигарету за сигаретой, я не мог выбросить из головы женщину из приемной. Что со мной творится? Неужели меня к ней влечет? И это и есть пресловутая, таинственная любовь с первого взгляда? Ну нет. Конечно нет. Наверняка любовь гораздо сложнее. О ней написано столько книг, сложено столько песен! Тогда что же это? Чего я хочу от этой другой, о которой ничего не знаю?

Возможно, мне просто нужно избавиться от чувства одиночества. По крайней мере, нас с ней кое-что объединяет: неубранный кабинет на втором этаже с его откровениями и секретами. Ну да, мне хочется поговорить с кем-нибудь, кто разделит со мной эту странную реальность, с нашими психозами и неврозами, нашими признаниями. Ведь несмотря на то, что я обещал психологу, меня не слишком прельщала перспектива разговора с родителями. Зато идея вновь обрести чувство реальности, поговорив не с ними, а с этой молодой женщиной, выглядела весьма удачной.

Мои родители… Когда-нибудь, несмотря ни на что, придется восстановить с ними связь. А что, если они вернулись? Быть может, как раз сейчас они на улице Миромениль. Неужели они застали квартиру такой, какой она была, когда я уходил? Увидели разгром, оставленный неизвестными?

Я

должен знать. Достав свой мобильный, я уже собрался набрать номер нашей квартиры, но, едва коснувшись кнопок, вдруг понял, что не в состоянии его вспомнить. Как я ни старался, пробуя разные сочетания цифр, в голову ничего не приходило. И тогда я решил посмотреть в памяти телефона. Она была пуста. Неужели я никогда ничего в нее не вносил? Я так и не смог ничего вспомнить и в некоторой растерянности решил позвонить в телефонную справочную.

Диспетчер отозвался с обычной преувеличенной любезностью частных операторов.

— Здравствуйте, — ответил я, — я бы хотел узнать номер телефона месье Равеля, проживающего по адресу: улица Миромениль, дом 132.

— В каком городе?

— В Париже.

— Округ?

— Восьмой, месье.

— Благодарим за звонок, пожалуйста, дождитесь ответа оператора.

Я ждал, глядя себе под ноги. Снова закурил.

— Месье, — в конце концов ответили на том конце провода, — на улице Миромениль абонент с таким именем не проживает.

— Вы уверены? — поразился я.

— Ни одного Равеля, проживающего в Восьмом округе, Париж, улица Миромениль, в справочнике не числится. Хотите, чтобы я посмотрел сходное написание?

— Нет, это точно Равель, как композитор.

— Сожалею, никого с таким именем нет, месье.

— Ну ладно, — пробормотал я, — спасибо.

— Благодарим за звонок, месье, всего хорошего.

Он отключился.

А я остался сидеть с открытым ртом. Мне понадобилось несколько бесконечно долгих секунд, чтобы отнять трубку от уха.

Никого с таким именем нет, месье. Ни одного Равеля.

Мне не хватило времени, чтобы осознать все последствия этой убийственной фразы. Молодая женщина из приемной вдруг показалась за большой парадной дверью.

Я вскочил со скамьи не раздумывая. Раздираемый желанием увидеть ее и желанием сбежать или уступить страху, ворочавшемуся у меня внутри, я на мгновение застыл, как дурак.

В растерянности я уставился на нее: ее фигура была скрыта тенью, смуглое лицо высвечивал игривый солнечный луч. Прежде чем закрыть за собой дверь, она заметила меня и окинула изумленным взглядом.

Было уже поздно притворяться, что я ее не ждал. И я шагнул ей навстречу, надо полагать, с самым идиотским видом.

— Как, вы все еще здесь? — спросила она с недоумением.

— Э-э-э, да, — ляпнул я, не придумав ничего умнее.

— А-а-а. И чего вы ждете?

Я заколебался. Можно было бы сказать ей, что я собирался подняться наверх, к психологу. Впрочем, после удара, который я испытал — никого с таким именем нет, месье, — это была не такая плохая мысль. Не знаю, что на меня нашло, но я вдруг услышал свой голос:

— Я хотел предложить вам зайти со мной в кафе.

Она расхохоталась. Так открыто, что я подскочил.

— Послушайте, если честно, именно здесь и сейчас мне вовсе ни к чему, чтобы меня клеили.

Я поднял брови. Клеили? Вот уж на что я никогда не считал себя способным.

— Но я вас вовсе не клею, — объяснил я. — Просто хотел пригласить вас в кафе…

— В самом деле? С чего бы вдруг?

— Ну, я не знаю… Мы ведь ходим к одному психологу.

Она снова прыснула, заразительно, почти по-детски. Дверь захлопнулась за ней.