Синдром Коперника

Левенбрюк Анри

Глава 63

В 13.33 поезд прибыл в Ниццу. Удушающая жара обрушилась на меня, едва я вышел из вагона с рюкзачком на плече.

Было чувство, что я уже не во Франции — слишком долго Францию для меня олицетворял Париж. Приходилось ли мне когда-нибудь жить в другом месте? Здесь все по-другому, все чужое. Люди, деревья, небо, запахи… Даже время течет иначе. Огромные солнечные очки проходивших мимо меня надушенных незнакомок напоминали об Италии и «новой волне». [11] Я был Мишелем Пикколи, а мое презрение — той, которой нет рядом, моей Брижит Бардо, несколькими смятыми словами в кармане: «Надеюсь, ты справишься. Удачи».

11

Первый фильм Жан-Люка Годара «На последнем

дыхании» (1959) ознаменовал собой появление во французском кино «новой волны» кинематографистов. К этому течению относится и фильм Годара «Презрение» (1963) с Мишелем Пикколи и Брижит Бардо в главных ролях.

На вокзале я взял карту города и спустился прямо к Старой Ницце. Что ни говори, а лучше уж сразу идти к намеченной цели. Я здесь не затем, чтобы изображать из себя августовского туриста.

На улицах старого города было полно народу, — целые толпы, пригнанные невидимым ветром, местные жители с их характерным выговором и громкими голосами, путешественники со всех концов мира и всех расцветок. Под палящим солнцем хотелось замедлить шаг, никуда не торопиться. Все стремились укрыться в тени узких улочек, еле передвигали ноги. Возникали людские пробки. Увлекаемый толпой, я невольно поддался очарованию желтых и красных оттенков Ниццы, пастельных фасадов, ярких вывесок, расхваливающих достоинства абсента, обилия провансальских скатертей, кафе, магазинчиков, лавок, старух в платочках, сплетничающих у ворот, юнцов, рассекающих на скутерах, шумных зазывал… Вскоре я оказался в квартале художников, усеянном галереями, южными «бобо» — буржуазной богемой, витринами с десятками ярких афиш, потом спустился по улице Друат, мимо дворца Ласкарис, и наконец нашел ту улочку, которую прежде отыскал на карте города.

Я вздрогнул, вдруг осознав, что именно здесь сосредоточен весь смысл моей поездки. Как и львиная доля моих последних надежд. Теперь от тайной квартиры Жерара Рейнальда меня отделяло всего несколько шагов. Найду ли я там ответы? Новые зацепки? Не прознала ли полиция о ее существовании? Я ни в чем не был уверен. Возможно, все мои усилия напрасны. Но я, по крайней мере, искал. Я был не пешкой, а действующим лицом. Во всяком случае, я пытался им быть.

Улица Шато, или, как сообщала табличка на стене, Карьера дель Касту, представляла собой узкий проезд, который круто взбирался вверх к высокому холму, нависавшему над бухтой Ангелов. Дома по обеим сторонам улицы стояли так тесно, что казалось, они вот-вот сомкнутся, прежде чем обнять небо. Вымощенная белыми камнями мостовая уступами шла вверх. И повсюду из-за сушившегося на окнах белья выглядывали розовые, охряные или желтые стены домов. Настоящая Сицилия.

Я поднимался по широким ступеням. По правой стороне улицы во дворе с широко распахнутыми воротами играли ребятишки. Оттуда доносился стук настольного футбола и радостные вопли. Я, будто прогуливаясь, пошел дальше и наконец остановился перед домом номер пять. На ветхой деревянной двери крепился домофон с полудюжиной фамилий. Я осторожно приблизился, засунув руки в карманы. На одной из кнопок значилось: «Ж. Р.». Инициалы Жерара Рейнальда? Почти наверняка. И все-таки я заколебался. Снова огляделся по сторонам. Что, если Блено ошибся? Вдруг легавые уже здесь и преспокойно поджидают меня в квартире? Не совершаю ли я сейчас самую большую глупость, на какую только способен загнанный человек? Но я решил, что отступать уже поздно. Я не для того пересек всю Францию, чтобы теперь пойти на попятный. В любом случае, ждать я больше не в силах. Если мое расследование должно завершиться здесь, так тому и быть! Уж лучше попасться в лапы полиции, хотя бы попытавшись что-то предпринять, чем затаиться в Париже. Я нажал на кнопку. Ничего. Еще одна попытка. Нет ответа. Очевидно, как я и надеялся, квартира была пуста. Я оглядел деревянную дверь. Ясно, что ее легко вышибить плечом, но не стоит привлекать к себе внимание. На улице в нескольких шагах от меня играли ребятишки. Придется дождаться ночи. К тому же я умираю от голода.

Пока я бродил по узким улочкам старого города, высматривая место, где бы поесть, мой взгляд вдруг привлекла красочная витрина бутика. Бездумно я остановился перед ней, держа руки в карманах, будто праздный покупатель. Передо мной лежали десятки заботливо выставленных часов в разноцветных футлярах, всех размеров и видов, мужские, женские, детские, кварцевые, с автоматическим заводом, со стрелками или электронными цифрами, прекрасные фирменные и обычные дешевые. Я стоял как зачарованный перед этой, такой обыденной, картиной, этими безобидными предметами, которые, упрятанные за широким стеклом, прилежно отмеряли время. В теплом свете ламп все часы послушно

показывали один и тот же час. Я взглянул на запястье. Там по-прежнему мигали магические цифры: 88:88. Я улыбнулся. Почему я никак не переведу их на правильное время? Теперь это уже смахивало на суеверие. Как видно, мне по-прежнему кажется, что я застрял вне времени, вне мира… Или, может, человек, которым я некогда был, умер в ту самую секунду, когда разбились мои часы, в момент теракта, и так оно и есть. Я все еще не готов начать жизнь заново. Возвратиться в этот мир.

Отвернувшись, я направился обратно к дому Рейнальда и забрел поесть в деревянный, выкрашенный зеленой краской ирландский паб.

Официантка чистых британских кровей, румяная и светловолосая, встретила меня широкой улыбкой.

— Что вам предложить? — спросила она с дивным акцентом. Я пробежал глазами меню и, чтобы не выбиваться из общего колорита, заказал себе пиво и jacket potatoe & cheese. [12] Устроившись в темной нише за баррикадой из старых декоративных бочек, я принялся за еду, краем глаза следя за повтором матча по регби на большом настенном экране. Меня развеселил весь этот маскарад. Как ни крути, а Английский бульвар совсем рядом…

12

Картофель в мундире с сыром (англ.).

Когда официантка подошла ко мне забрать пустую тарелку, я попытался расспросить ее:

— Скажите, пожалуйста, вы знакомы с Жераром Рейнальдом?

Она нахмурилась:

— Вы полицейский?

— Журналист, — солгал я. — Полиция с вами уже говорила?

— Нет, никто не говорила. А разве это не тот тип, которого арестовали на прошлый неделя?

Я кивнул. То, как она произносила «р» и путала мужской и женский род, просто очаровывало.

— Да, он заходил сюда время от времени. Мы с ним толком никогда не разговаривали… Но что-то мне не верится, что он мог устроить теракт. Он выглядел приличным человеком. Когда я увидела по телевизору его фотографию, глазам своим не поверила!

— Он приходил один?

— Да, всегда один. Как и вы, садился в этот угол. И болтливым его не назовешь. Скорее застенчивый…

— И вы не замечали за ним никаких странностей?

— В каком смысле?

— Не знаю… Что-нибудь в поведении…

— Нет, ничего такого. По телевизору сказали, будто он… schizophrenic, но он вовсе не казался сумасшедшим. Разве только немного застенчивым. А вы из какой газеты?

— С телевидения, — ответил я непринужденно.

Мой ответ, похоже, ее удовлетворил, и она ушла с улыбкой. Я оставил ей чаевые и вышел на улицу.

Я провел остаток дня, блуждая по старому городу, засунув руки в карманы, словно, болтаясь по тем же улицам, что и Рейнальд, я мог приблизиться к нему, лучше его понять. Почему человек, с которым у нас было столько общего, заложил эти бомбы? Разве можно отыскать ответ на улочках Ниццы? Или частица его души все еще где-то в этих местах? Смогу я, способный читать чужие мысли, что-нибудь найти здесь, на тротуарах, по которым он столько раз бродил?

Я сам себя не узнавал. Апатия первых дней, вызванная нейролептиками вялость, страх, нерешительность ушли в прошлое. Я стал другим человеком. В поисках себя я в конце концов начал творить себя сам. Только никак не мог привыкнуть к тем врожденным навыкам, которые проявлял с самого начала этой истории. Как я ушел от погони в Дефанс, потом скрылся на машине своего начальника, взломал замок, дал в нос адвокату, как с непривычным упорством вел это расследование… Словно в меня вселился призрак из прошлого: оказывается, я умел делать гораздо больше, чем мог предположить, и постепенно во мне крепла уверенность, что всему этому есть разумное объяснение. Что-то в моей прошлой жизни подготовило меня к тому, что происходило сейчас. Я даже стал подумывать, а не был ли я прежде полицейским или бандитом… Что-нибудь в этом роде. Во всяком случае, я был уверен, что не в патентном бюро научился водить машину, как пилот гонки «24 часа Ле-Мана», или наносить прямой удар правой!

На этом конце Франции темнело поздно, и я долго дожидался непроницаемой мглы, прежде чем вернуться к старому дому на улице Шато.

Квартал уже принял свой ночной облик. Улицы почти обезлюдели — лишь отдельные голоса, возбужденные алкоголем и ночной прохладой, отражались от сумрачных стен. Из последних еще не закрывшихся на ночь кафе доносилась электронная музыка.

Оказавшись на месте, я подождал, пока мимо прошло несколько гуляк, и, убедившись, что я один, опять позвонил в домофон. Никто не ответил. Я посмотрел по обеим сторонам проезда. Ни души. Плечом я вышиб дверь и вошел в подъезд.