Синдром отката
Шрифт:
В 1940 году, когда Нидерланды оказались под властью Гитлера, контакты между Голландской Ост-Индией и метрополией прервались. В 1942 году голландцы сдали Ост-Индию Японии. Все, кто служил в армии, попали в плен: им пришлось очень нелегко – например, пленных направили на принудительные работы по строительству железной дороги, о котором впоследствии сняли «Мост через реку Квай». Взрослых гражданских рассортировали по полу и процентам кровей. Йоханнес был тоток — чистокровный голландец. Грета – индо, смешанного европейско-индонезийского происхождения. Японское военное командование «пригласило» их разместиться в так называемых центрах защиты под японской юрисдикцией – в лагерях, отдельных для взрослых мужчин, отдельных для женщин и детей.
В десять лет Рюда, старшего брата Хендрика, сочли взрослым и отправили в лагерь вместе с отцом. На следующий год он умер от дизентерии. Грета, ее дочь Мина и младший сын Хендрик оказались
В мужских лагерях, как правило, условия были куда хуже; однако здесь несколько взрослых взяли на себя заботу о мальчике и помогли ему дотянуть до конца войны. Японские охранники установили в лагере свирепый дисциплинарный режим. Узники подчинялись, чтобы выжить, – а чтобы не потерять человеческий облик, использовали кодовые слова. «Oranje boven!» («Оранжевый победит!») – в мирные времена этот лозунг выкрикивали болельщики на футбольных матчах; теперь он, произносимый еле слышным шепотом, стал символом верности Оранскому Дому.
Чем ближе к концу войны, тем больше хаоса. В последние несколько недель заключенных беспорядочно таскали с места на место; в одном товарном вагоне Хендрик встретил своего отца – больного, страшно истощенного, но живого. В конце концов они оба сумели вернуться домой, на побережье Восточной Явы. Дом их оказался наполовину сожжен и полностью разграблен. Несколько месяцев отец и сын прожили в развалинах, пытаясь выяснить, что стало с Гретой, Александрой и Миной. В конце концов оказалось, что женщин переместили в лагерь на Западной Яве, под охрану свирепых индонезийских головорезов – молодых парней, отрастивших длинные волосы и бегавших по стране с бамбуковыми копьями, а иногда и с более современным оружием, которое удавалось достать у японцев. Эти времена получили название берсиап, что переводится примерно как «готовься» или «будь готов». Готовиться следовало к изгнанию всех европейцев, а также европеизированных «индо» и китайцев и к объявлению Ост-Индии независимым государством. На деревьях висели опутанные проводами громкоговорители, из них раздавались пламенные речи Сукарно. Естественно, борцы за независимость обратили внимание на лагеря, где японцы уже любезно собрали всех, кто им не нравился. Поначалу лагеря охраняли все те же японцы – которые не сумели попасть домой; затем гуркхи и сикхи, сброшенные на парашютах британцами, – они должны были отвечать за эти места вплоть до дальнейших распоряжений. Как ни ужасна лагерная жизнь, в этот период в лагерях было безопаснее, чем где-либо еще.
Йоханнес и Хендрик в своем небольшом анклаве на Восточной Яве, через залив от нефтяных доков «Ройял Датч Шелл», тоже чувствовали себя в относительной безопасности. Йоханнес возобновил старую дружбу с Куоками, местной китайской семьей, до войны занимавшейся посредничеством: Куоки закупали товары на внутреннем рынке и продавали их заморским клиентам. Обстановка становилась все напряженнее; государства, способного защитить своих граждан, здесь больше не было; для самозащиты требовалось оружие. Йоханнес знал, где его достать, и продал Куокам несколько стволов и патроны в обмен на еду – благодаря связям с плантациями в глубине страны у них все еще была возможность добывать съестное.
Однажды они получили известие, что гуркхи и сикхи, охранявшие Грету, Александру и Мину, эвакуировали их в более надежно защищенное место, ближе к городу, который в то время назывался Батавией, а вскоре получил название Джакарта. Йоханнес выяснил, что туда можно добраться по железной дороге, и вместе с Хендриком сел на поезд. Двигались они страшно медленно: в каждом провинциальном городке поезд останавливали местные банды мятежников. В одних местах какое-то подобие порядка поддерживали остаточные британские или голландские силы, или та власть, которой впоследствии предстояло
В одном из таких городков всех пассажиров, похожих на европейцев, высадили из поезда и, подгоняя копьями и дубинками, погнали на городскую площадь. Здесь Хендрика вместе с другими детьми и женщинами отделили от мужчин и повели в тюрьму. Издалека они слышали крики. В следующий – и последний – раз, когда Хендрик увидел своего отца, Йоханнес стоял на площади на коленях, раздетый, с завязанными глазами. Приглядевшись, можно было заметить, что повязка насквозь пропитана кровью и что глаз под ней уже нет. Их вырвали и бросили в ведерко вместе со множеством других, не угодивших цветом. Один молодой мятежник обнажил самурайский меч и двинулся вдоль ряда поставленных на колени пленников, срубая головы одним ударом. Последними словами Йоханнеса были: «Leve de Koningin!» – «Да здравствует королева!»
Какую участь готовили мятежники женщинам и детям, так и осталось неизвестным. Услыхав о происшедшем, в город явились лучше вооруженные и более дисциплинированные индонезийские силы, освободили пленников и на следующем же поезде отправили назад. Так девятилетний Хендрик стал приемным сыном в семье Куок. Его приняли как родного, даже дали китайское имя Энг, которое было легко и запомнить (по-голландски оно означает «страшный», «пугающий»), и произнести. Правда, с виду он совсем не походил на китайца, но тут уж ничего не поделаешь.
Много позже он узнал, что случилось с мамой. Перелезая через стену, утыканную сверху битым стеклом, она порезала руку. В рану попала инфекция, и Грета умерла. Сестра Мина вместе с теткой Александрой – для простоты они стали называть себя матерью и дочерью – добрались до более безопасной Батавии, а оттуда англичане эвакуировали их в лагерь для переселенцев в Австралии.
Им повезло намного больше, чем клану Куок, во второй половине 1940-х познавшему на себе все прелести индонезийской борьбы за независимость. Портовый город, где жила семья, много раз переходил из рук в руки, его бомбили с воздуха и обстреливали с моря. Дом разбомбили, а то, что от него осталось, экспроприировали. Тогда Куоки переехали в глубь страны, на плантацию в холмах, где у них сохранились деловые связи длиной в несколько поколений. Но война шла за ними по пятам. Однажды несколько голландских коммандос десантировались туда и несколько дней удерживали деревню, а затем, получив по радио новый приказ, так же внезапно отбыли. Тогда индонезийские борцы за свободу, наблюдавшие за этим с расстояния в несколько сот метров, явились в деревню и устроили там то, что условно называлось «ответными мерами». Из женщин «ответные меры» пережили только те, кому хватило духу при первых же признаках беды бежать в джунгли. Хендрик – он все еще отлично лазил по деревьям – видел кое-какие «ответные меры» с безопасного расстояния, но никогда об этом не рассказывал. Сам он, несколько девочек и «Руди» Куок, парнишка чуть постарше, связав в узелки самое необходимое, бежали из деревни, несколько дней скитались по джунглям и наконец вышли к морю и отыскали поселение, пока еще контролируемое голландскими военными. Здесь Хендрик перестал называть себя «Энг Куок», признался, что он голландец Хендрик Кастелейн, и рассказал всю свою историю. Всю семью эвакуировали на корабле на Амбон, остров к востоку от Явы, населенный в основном христианами, где имелась голландская военная база.
В 1951 году, в четырнадцать лет, Хендрик получил возможность «репатриироваться» в Нидерланды, где никогда еще не был. Отказываться, конечно, не стал: тепло распрощался с Куоками – те собирались в Новую Гвинею – и, проплыв полмира, сошел с корабля в Роттердаме. Здесь его встретили волонтеры и отправили в Зеландию, в южную часть страны. Как круглый сирота, Хендрик стал воспитанником приюта при местной церкви. Поступил в ремесленное училище, обнаружил способности к черчению.
Два года спустя неудачное сочетание высоких приливов, низкого атмосферного давления и серьезного шторма вызвало подъем воды в Северном море. Прорвавшись через дамбы, море затопило берега Нидерландов, Англии и других стран, которым не повезло оказаться у него на пути. Наводнение погубило тысячи людей. В Нидерландах, больше всего пострадавших от потопа, эта катастрофа приобрела такое же историческое значение, как Одиннадцатое сентября для американцев. После нее была разработана обширная программа строительства новой инфраструктуры по борьбе с затоплениями. Однако Хендрик этого уже не видел: сразу после наводнения он переехал в Америку. Переезд согласилась оплатить Голландская реформистская церковь на южной окраине Чикаго. Хендрик нанялся чертежником на сталелитейный завод в соседнем штате, сразу за границей с Индианой. Устроившись в США, отправил в Тайвань телеграмму для Куоков; в должный срок телеграмма добралась до Новой Гвинеи, и год спустя Хендрик женился на Изабелле (Бел) Куок, в которую был влюблен с детских лет и все эти годы поддерживал с ней связь. Первым у них родился Виллем, дальше появились на свет еще трое.