Синдром отката

Стивенсон Нил Таун

Дом в пригороде, на ничейной земле между чикагским районом Саутсайд и индустриальными кварталами вокруг электростанции в северо-западной Индиане, они устроили на американский манер, однако Виллем с детства говорил на двух языках – по-английски и по-голландски. Время от времени семья выбиралась на выходные в чикагский Чайнатаун, однако Бел не чувствовала себя там как дома – она говорила на другом диалекте. Впрочем, Виллем рано узнал значение многих китайских иероглифов в их традиционной форме, так, как все еще пишут на Тайване.

Гражданство у него было и осталось двойным, американо-нидерландским. В старших классах он отправился в Нидерланды – сам думал, что всего на несколько месяцев. А вышло, что так там и остался. Двоюродная бабушка Александра и тетушка Мина, осевшие в Гааге, встретили

его с любовью; а ему понравилось там, где никого не смущало его сложное происхождение. В Гааге он был просто «индо», каких здесь много. Мало того: здесь нашлась диаспора европеизированных китайцев, имевших много общего с Куоками – и общих знакомых, и деловые связи в Юго-Восточной Азии. Наконец, здесь было немало открытых геев, и вообще к геям относились проще, чем в Америке. Так что, приезжая после этого в США, он уже не «ехал домой» – он был нидерландцем, пересекающим океан, чтобы навестить заморских родственников. Окончив школу, поступил в университет, потом в аспирантуру в Оксфорде и получил степень по международным отношениям со специализацией на сложностях того мира, в котором Куоки жили и по сей день.

Так прошла первая половина жизни Виллема (или то, что он считал половиной в те времена, когда полагал, что после шестидесяти люди уже подводят итоги). Вернувшись в Нидерланды после короткой стажировки в Китае, он увлекся политикой и неожиданно для себя оказался избран в парламент. Был членом умеренно-правой партии, присутствующей почти во всех правительственных коалициях и исправно поставляющей Нидерландам министров. Еще через несколько лет был переизбран и занял пост, хоть и довольно скромный, в министерстве обороны. Так началась карьера, занявшая большую часть «второй половины жизни». Шли годы и десятилетия – а Виллем переизбирался и служил стране на различных постах, в основном связанных с обороной, разведкой и международными отношениями. Время от времени его упоминали как возможного будущего министра обороны или даже премьер-министра, но сам он не стремился к такой ответственности.

Должности, на которых служил Виллем, давали возможность много общаться с королевским домом: именно членам королевской семьи Виллем регулярно делал доклады. Так они узнали его и полюбили. Узнали и о том, как погиб Йоханнес Кастелейн, и о его последних словах. Кого считать истинным нидерландцем, если не человека с такой семейной историей? В то же время смешанное происхождение Виллема, детство, проведенное в США, и сексуальная ориентация делали его интересной фигурой – воплощением того духа современности, не отставать от которого стремился Оранский Дом. Так что когда «вторая половина жизни» подошла к концу, а Виллем оставался таким же здоровым, бодрым и энергичным, как в тридцать, и совершенно не чувствовал желания уйти на пенсию – он перешел на службу лично к королеве.

Арендуя пикап в Уэйко, Виллем думал: что за ирония судьбы, ну какой из него водитель пикапа! Даже сделал селфи за рулем и отправил друзьям. Но скоро понял: в этой части света лучше маскировки не сыскать. На белый пикап здесь никто не взглянет дважды.

Пошитые на заказ костюмы и полированные ботинки, которые Виллем взял с собой, погибли при крушении, так что он заглянул в секцию мужской одежды в «Уолмарте» и кое-чем здесь закупился. В такой одежде, за рулем такой машины можно было ехать по Восточному Техасу и Луизиане, не привлекая внимания, когда выходишь поесть, заправиться или заскочить в туалет.

Хендрик и Бел очень скоро открыли для себя Центральную Иллинойскую железную дорогу, позволяющую легко избегать суровых чикагских зим. Купив недорогие билеты, сев в поезд на вокзале Юнион-Стейшен в Чикаго, вздремнув, пока за окном проносятся заснеженные кукурузные поля Иллинойса, – на следующий день они высаживались в Дельте Миссисипи, почти что в тропиках.

Во времена индустриального бума до нефтяного кризиса 1974 года Хендрик взбирался по карьерной лестнице так же ловко и быстро, как когда-то лазил по деревьям в яванских концлагерях. И вкладывать деньги умел намного лучше тех, чье детство прошло беззаботно и счастливо. Супруги купили земельный участок неподалеку от Нового Орлеана, привели его в порядок (проще говоря,

осушили болото), половину выгодно продали, а на второй половине вскоре после начала двадцать первого века поселились сами, выйдя на пенсию. Бел заболела деменцией; несколько лет назад она скончалась. Дженни, младшая из сестер Виллема, чей брак оказался неудачным, ушла от мужа, вернулась к родителям и ухаживала за матерью. Приезжали и уезжали заокеанские члены клана Куок, брали на себя разные домашние обязанности, в то же время используя дом в Луизиане как базу для своих американских деловых операций – операций, в которые Виллем не вникал, да и не стремился. Ему было важно одно: рядом с Хендриком всегда кто-то есть, за ним приглядывают и, если что, выручат из беды. Впрочем, его отец был не из тех, кто легко попадает в беду.

Дорога к дому вела теперь через квартал аккуратных коттеджей, выросший на той половине участка, которую Хендрик и Бел продали. Улица, делящая квартал надвое, в конце ряда домов вдруг поворачивала, становилась гравийной, а ветви деревьев смыкались над ней, образуя шатер темной зелени; под этим-то зеленым пологом, по камешкам, хрустящим под колесами, гость подъезжал к воротам, украшенным по обеим сторонам гербовыми львами. Ворота были не заперты. Виллем ощутил, что дорога пошла в гору, – и через пару секунд, когда пикап набрал необходимые несколько дюймов высоты, перед ним открылись клумбы пылающих на солнце оранжевых цинний. Традицию каждый год сажать циннии завела Бел. В Индонезии до войны голландские колонисты и преданные королеве «индо» выращивали эти цветы как символ национальной гордости. В Америке циннии ничего не значат – где только их не встретишь! Что означает оранжевый цвет, большинство здесь не в курсе; но Виллем, как никто, понимал его значение.

Дорога сделала крюк и остановилась перед старым двухэтажным домом: кое-где на нем виднелись следы дряхлости, но первый этаж мог похвастаться новенькими плитами из шлакоблока, защищающими от термитов. К дому пристроены крылья – одноэтажные: в последние годы отец редко поднимался наверх. Виллем остановился у флагштока, на котором развевался звездно-полосатый флаг, а чуть пониже и немного поменьше – голландский триколор. Прежде чем выйти из машины, он включил PanScan – одно из нескольких приложений, анонимно отслеживающих эпидемиологическую опасность, – чтобы проверить иммунологический статус, как свой, так и людей в доме. Виллем приехал издалека, и к опасности, что он занесет в дом какую-нибудь новую заразу, следовало отнестись серьезно.

Приложение вывело на экран миниатюрную карту дома и участка, отметив иконками находящихся там людей. Цвет иконки указывал на степень эпидемиологического риска. Выводы гласили, что Виллем может войти в дом без маски при условии, что не станет подходить близко к Хендрику. И если поднимется на второй этаж, маску придется надеть: там, во второй спальне слева, обитает кто-то из Куоков, раскрашенный почти такими же яркими цветами, как сам Виллем.

Согласно требованиям программы, через несколько минут Виллем и его отец сидели на расстоянии двух метров друг от друга в беседке на аккуратно подстриженной лужайке между домом и берегом речной протоки. Беседка была затянута сеткой – в наши дни без этого не обойтись. Сквозь сетку проникал легкий ветерок. Виллем позаботился о том, чтобы сесть от отца с подветренной стороны. На всякий случай Хендрик всегда держал под рукой трость, но несколько шагов легко мог пройти и без трости. Он опустился за каменный стол. Дженни принесла на подносе безалкогольные напитки. Хендрик поднял запотевший стакан зельтерской. Так же поступил и Виллем. Оба сделали вид, что чокаются.

– За королеву! – объявил Хендрик.

– За королеву.

Оба выпили. Разумеется, разговор велся по-голландски.

– Вот что она тебе прислала, – сказал Виллем и послал отцу через стол записку.

Хендрик неторопливо выудил из кармана и надел очки, затем развернул записку и начал читать с таким видом, словно ему в беседку каждый божий день приходят письма от царствующих особ из Европы.

– Она здесь, – заметил он наконец.

Об этом Хендрик догадался либо по дате, либо по каким-то деталям из текста.