Синдром пьяного сердца
Шрифт:
На что Шапиро железным голосом отвечал:
– Диночка, мужайтесь… Это не все!
– А еще… Что? – Она бледнела, и огромные черные ее глаза становились влажными.
– Лучше не спрашивай! – произносил трагически Шапиро и красноречиво разводил руками.
– Все равно гуляем, – хором добавляли мы.
Закончился семинар. Мы разъехались. Как любил говаривать один мой знакомый: растворились в пространстве. К сожалению, это не образ, а реальность.
Диночка переехала с семьей в Израиль, правда, в нынешнем понимании это не то же самое,
С Адольфом Шапиро мы последний раз встречались в Риге, в старом-престаром доме, в уютном квартале неподалеку от вокзала. На сборище русских рижан, где произносились пламенные слова о нашем единении с народом, с интеллигенцией Латвии (как быстро все это забылось!).
Адольф, сидевший в зале, прислал мне короткую записку: «Масте р, а не пожелали бы вы посетить мой дом, чтобы выпить по рюмке чая?»
В тот вечер, за той рюмкой, мы и правда как-то по-особенному, душевно посидели. Адольф еще фантазировал, еще строил свои театральные планы, не ведая, что не пройдет и полугода, как у него варварски отнимут, отберут его театр, ликвидировав один из редких, драгоценных очажков культуры, где сочетались, взаимодействуя, русское и латышское искусство.
После того как Адольфа изгнали из театра, вроде бы подался он на Запад, в Германию, где понаслышке его любят… Да отчего же им не любить талантливого режиссера! Это мы, в России, никого, даже себя, не любим. Уж такая мы странная нация: что получше – отдаем, похуже – себе оставляем.
А вот у старика Вартана я побывал разок, хоть и не в ближайший год, и снова угощался прохладным рубиновым вином «Изабелла», сидя за длинным деревянным столом под тутовым деревом, в кругу его большой семьи.
Но, памятуя давний урок, пил в меру, приятно захмелел и, конечно, рассказывал про своих друзей, про Диночку, про Шапиро, про других – старик Вартан, оказывается, всех запомнил. И все-то его интересовало, как поживают, что делают, как здоровье и не собираются ли, часом, сюда, в Пицунду.
И я повествовал, в духе Шапиро, хоть не столь изобретательно, что живут наши друзья просто восхитительно и все у них в жизни ладится: новые телевизоры, новые холодильники, швейные машинки…
И конечно, конечно… Они все… Депутаты!
Старик Вартан был доволен моим рассказом.
Он кивал серебряной головой и повторял:
– Передайте, пусть приезжают. Я их жду.
– Старик Вартан, привет! – произнес я со значением и положил на язык очередную грамульку коньяка. Конечно, это не темно-густая и ярко пахнущая земляникой «Изабелла»… Но все-таки…
Впрочем, существует ли она ныне, если мы повсеместно вырубали виноградники… Да и жив ли сам старик Вартан, если и на абхазскую древнюю землю обрушилась война и многое там перекорежила…
Не только на виноградниках, но и в душах людей, вселив в них ненависть человека к человеку,
Старик Вартан не смог бы этого понять, я уверен.
Вот бы, откликаясь на приглашение славного хозяина, взять да и завалиться к нему всей честной компанией, и Диночку вызвать из-за бугра, и Шапиро найти, а еще бы позвать друзей из Грузии, из Чечни, скажем, или из Средней Азии, из Прибалтики… Чтобы все могли сесть за один дощатый стол во главе со стариком Вартаном, и выпить за здоровье каждого пахнущее погребком и земляникой красное вино «Изабелла», и поговорить как следует, по душам.
– …А не хотелось ли вам побывать в том самом подвальчике, где бывал великий Гёте и где дьявол обольщал доктора Фауста? – спросил меня мой лейпцигский переводчик. И повел по длинным переходам, прямо через огромный зал ресторана в другой зал и по ступенькам вниз, вниз, пока мы не оказались в крошечном подвальчике, где ничего и не было, кроме огромной бочки под потолком.
На бочке, верхом, сидели два пестро одетых немца и пили из кружек пиво.
– К нам! Давай к нам! – заорали они в голос, завидев меня, и я, представьте, решив, что так полагается и это какие-нибудь зазывалы, полез на бочку… Мои спутники меня подсаживали.
Скоро выяснилось, что это никакая не реклама, а просто славные немцы, любители вина и поэзии.
– Остановись, мгновенье! – кричал один из них, протягивая мне кружку…
По краснокирпичным стенам плясали дьявольские отблески пламени от настоящего камина, и мои спутники, после нескольких попыток меня снять, махнули рукой и ушли в соседний зал пить кофе.
А мы восседали, как всадники, на бочке и, приобщаясь к вечности, шумно пили… Вино нам подавали в темных бутылках проворные официанты в красных передниках, для чего приспособили длинную палку…
Остановленное мгновение протянулось настолько, что мы и на самом деле потеряли счет времени, вечер ли истек, неделя или вся жизнь… И лишь где-то за полночь принесли специальную лестницу, чтобы нас снять…
– К нам! К нам! – кричу я, и вот уже за длинным рядом, вместе со стариком Вартаном, Емилом, Шерманом и Адольфом, на моем пространном пиру, несколько побойчее других, в смысле и по рюмкам разлить, и тостик произнести, я сразу его выглядел: дальневосточный моряк Юра Поленов…
Спасательный плотик (Юрий Поленов)
В марте в Крыму зацветает миндаль. А после коротких, но сильных дождей отворилось окно в небо, и на каменистую, морщинистую, словно шкура старого носорога, землю Киммерии пала густая лазурь.
Стало светлей и на душе. Возникли грешные желания, не совпадающие с работой, о чем-то легком и доступном, вроде похода на местный базарчик или к морю, на набережную, чтобы размяться, посмотреть на чужую жизнь.
Тут и объявился Поленов, командир пограничного корабля. Белозубый, голубоглазый, артистичный. Этакий красавчик, сошедший со старых кинолент о боевых краснофлотцах…