Синдром пьяного сердца
Шрифт:
Обратный путь до сарая мы проделали в гробовом молчании. И лишь у самой двери украинский урка, обычно добродушный, разразился бранью. Досталось и учительнице, и ее дочери, посмевшей что-то вякать, и, конечно, мне.
– Дотянули! – зло закончил он. – Прикончить бы зараз… прям щас… и точка!
Пузырь развел руками и посмотрел на меня. Кажется, он колебался.
– Давай вот что сделаем, – тихо предложил ему урка. – Ты нас запри на полчаса. Остальное я сам. А?
– А что скажем Главному?
– Скажем, напал…
– Не поверит, – возразил Пузырь. – И потом, мы не одни… Тут еще стража… Заложат…
– Пусть попробуют! – пригрозил урка. – Я им зубы перетасую!
– Нет, – решил Пузырь. – Потерпи уж до завтра. Думаю, дольше не протянется.
Весь разговор происходил при мне, но так, будто меня не было.
Пузырь пропустил меня во тьму сарая и с грохотом захлопнул дверь.
Билет
А наутро прибежала Катя. Я услышал, как она препиралась со стражником, но в этот раз им оказался Тишкин, и он нехотя ей уступил. Только пробурчал, чтобы говорила побыстрей, а то после клуба-то велели особенно строго охранять.
– Я быстро, быстро, – успокоила его Катя. – Саш, ты меня слышишь?
– Ну слышу, – ответил я.
– Ты на меня не сердишься?
– Да нет. Только зря ты проболталась мамаше!
– Прости. Я хотела тебе помочь!..
Тишкин, который, наверное, стоял рядом с ней, назидательно сказал:
– А сама навредила, между прочим.
– Я поняла! – воскликнула Катя. – Я даже боялась, что со зла они… Слава богу, ты живой!
– Пока живой, – подтвердил я, вспомнив вчерашнюю угрозу урки.
– Давай скорей, – поторопил ее Тишкин.
И я подумал, что правильно он ее гонит. Толку от нашей встречи никакого. А за нервы дергает. Да еще как.
– Сейчас, сейчас, – сказала Катя и зашептала в дверную щель: – Тебе так слышно?
– Ну…
– Вчера, после клуба, мама нашла билет в кино… Я ей про игру вашу рассказала… ну, с манекеном… и она вдруг искать бросилась…
– Ну и что?
– А там и вправду восьмой ряд, шестнадцатое место!
Я молча пожал плечами. Как будто она могла это видеть.
– Это что значит? Что мое место и было для казни, да?
Я отодвинулся от двери, уже зная, что она спросит дальше. И она это спросила:
– А ты был, как это у вас называется… исполнителем, да?
Я молчал. Только сделал еще один шаг от двери. Но куда здесь сбежишь? Хоть бы Тишкин скорей ее прогнал.
– И ты меня пожалел, да? Тебя за это сюда?.. Ну скажи, скажи! Я должна знать! Что, наш Яша палач?!
Я ушел в дальний угол и заткнул уши. И долго сидел там, ничего не слыша. А когда пришел в себя, Кати уже не было. Кажется, не было. Я долго прислушивался, прежде чем подать голос.
– Тишкин, – позвал я негромко, – она ушла?
– Девица? Ушла, ушла.
– Ничего тебе не говорила?
– Ничего. –
– Ты вот что. Ты ее сюда больше не пускай, – попросил я.
– Да я и так не пущу. С чего мне подставляться-то? Я еще жить хочу.
– Вот и не пускай, – повторил я.
Тишкин разговаривал со мной как бы на расстоянии. А тут приблизился к двери вплотную и сказал:
– Они все равно это… Ты меня слышишь? Они сегодня это все сделают. Там у них все готово!
Этапы жизни
В обед появился Главный.
– Откройте! – приказал он, и ему услужливо распахнули дверь. – Можете не закрывать, никуда он не денется, – буркнул страже. – Шагайте отсюда, гуляйте!
Те исчезли.
Главный исподлобья взглянул на меня и присел на железное ребро кровати.
– Не удивляйся, – предупредил мрачно. – Я не собираюсь сюда экскурсии устраивать. Это последний раз.
Я кивнул. Последний так последний. Но Главный не смотрел в мою сторону. Его, похоже, мало интересовало, как я реагирую.
– Мы тебя убираем вовсе не потому, что ты дурной, – сказал он. – Может, ты даже и не дурной. Но нам нужно, чтобы другие не были такими, как ты. Вот и все. Они должны помнить, что такие, как ты, которые хотят делать по-своему, среди нас не живут.
– Я и не собираюсь среди вас жить, – пожал плечами я.
– А ты вообще-то думал когда-нибудь, зачем люди рождаются? – вдруг спросил он.
– Да низачем! Они рождаются, потому что их родили, – ответил я уже более резко. Тема разговора была мне, честно говоря, неприятна.
– А дальше что?
– Дальше? Известно что… смерть.
Казалось, он меня не слушает, а разговаривает сам с собой. То ли оправдывается, то ли хочет себя в чем-то убедить. А заодно и меня.
– Так вот, – продолжил он. – Люди рождаются голенькими, незащищенными. И они при этом ужасно хотят выжить. Даже кроха цепляется за мамкину титьку, чувствуя в ней спасение. А вот если выжить удается, то приходит уже другое желание: жить, жить и жить. Причем жить долго и богато. И красиво. А потом к ним все равно является костлявая. За тобой она, кстати, уже приходила… Ведь приходила, да?
Я промолчал. Мы оба знали, что он имеет в виду. Тот момент, когда его руки искали на моей спине место для укола.
– Ты сам виноват. Все равно, раз не научился выживать, ты жить не сможешь. Уж поверь мне. Я про тебя давно все знаю.
– А тебе-то какое до меня дело?
– Да мне по фигу! – отмахнулся он. – Но ты и сейчас ничего не понял. Весь мир стоит на том, что каждый спасает только себя. А для этого, на всякий случай, топит других.
– Ты о зверях, что ли?
– А разве люди не звери? – спросил он с издевкой. – Звери! Еще какие!