Синдром пьяного сердца
Шрифт:
– Что это… у тебя? – спросил, вытягивая шею и округлив глаза. Можно было подумать, что встретил у меня в квартире тигра.
– Где? – удивился я, озираясь и недоумевая.
– Да вон… На столе!
А на столе, посверкивая гладким холодным боком, красовалась моя Дуля.
И я сказал:
– Это… Дуля…
– Дуня? – не расслышал он. – Какая еще Дуня? У него даже воздуха не хватило, чтобы произнести целиком всю фразу.
– Ду-ля, – повторил я. – Для украшения. Сувенир, так сказать… Из
– Кто – для украшения? – произнес Толя странным голосом, делая шаг назад и дергая при этом ручку входной двери, которая не сразу ему поддалась.
Так с курткой в руках и исчез, только быстрые шаги простучали на нижних этажах лестницы.
А вскоре раздался телефонный звонок. Я услышал Толин голос и понял, что он крайне взволнован.
– Я удрал как последний трус… – сказал он. – Но послушай меня… Ты меня слышишь?
– Слышу, – подтвердил я.
– Так вот, у тебя на столе снаряд… Ты меня хорошо слышишь?
– Ну конечно, слышу, – повторил я.
– Заряженный боевой снаряд! – прокричал он прямо в трубку, так что мембрана зазвенела.
– Но, Толя, – отвечал я бодро, хотя внутри что-то кольнуло. – Это головка, которая безопасна…
– Послушай старого артиллериста, который прошел войну! – перебил он сердито. – Это снаряд очень крупного калибра… Где ты взял его?
– В лесу.
– Вот и отвези его поскорей в лес!
– А он что же? – спросил я, настораживаясь. – Он и сейчас может…
– Конечно может! – заорал он в трубку. – И ваш дом взлетит на воздух! А у тебя, между прочим, дети! Кстати, где они?
– Детей здесь нет, – отвечал я упавшим голосом. Разговор о детях меня сразу отрезвил.
Я пришибленно молчал, а Толя стал подробно объяснять.
– Ты должен немедленно, сейчас взять подушку, одеяло, шубу, ковер… Ну, что помягче, в них (только в них!) завернуть свою Дулю и так, на цыпочках, нежно, как цветок, как грудного ребенка… перенести в машину… Но все это, – повторил он, – делать не дыша…
– А если милицию позвать? – задал я дурацкий вопрос.
– Зови, – произнес он угрожающе. – Приедут, когда поздно будет… А если поспеют, то оцепят дом, выгонят всех на улицу. Да задергают с допросами… Ты этого хочешь?
– Этого не хочу, – сказал я правду.
– Тогда не тяни. Черт ее знает, твою Дуню…
– Дулю, – тихо поправил я. И, желая хоть что-то возразить, добавил: – Ведь до сих молчала…
– Все мы молчим, пока не взорвемся, – зло отреагировал он.
«Вообще-то она не такая», – чуть не сорвалось у меня с языка, но сообразил, что Толя может напоследок и обматерить.
Я перевел взгляд на Дулю: отблескивая на солнце холодным серебром, с золотыми ободками, она не казалась страшной. Современный, как сказали бы, дизайн, его жалко было рушить.
Я со вздохом взял Дулю
У подъезда попался сосед, из разговорчивых. Пока он что-то у меня выспрашивал, я весь издергался, руки онемели от тяжелой ноши.
– А ты чего в одеяле-то носишь? – вдруг спросил он. – Случайно, не помидоры?
– Помидоры? – повторил я тупо. – Почему помидоры?
– Просто в нашем доме живет один тип, так представляешь, он все время носит в одеяле помидоры…
– Нет у меня помидоров, – злобно отвечал я. И добавил: – У меня Дуля…
– Ах, вон что, – произнес сосед с пониманием и при этом почему-то мне подмигнул.
Я торопливо залез в машину, Дулю положил рядом, на переднее сиденье, и вырулил на трассу. Через несколько часов езды, когда пошел сплошняком лес и не стало видно жилья, я свернул на боковую дорогу, а проехав еще десяток километров, снова свернул на глухой проселок, который и привел меня к уютному озерцу.
Я присел на зеленом бережке, наслаждаясь тишиной и безлюдьем. Не часто встречаешь, даже когда ищешь, такие заповедные места. Сюда бы на рыбалочку, да Бориса с Люсей взять, да Емила, да корыто… Да лодочку и Дулю…
Я вдруг вспомнил, зачем приехал. Извлек из машины Дулю, развернул, положил на траву. Оглядел заливчик, чтобы еще раз убедиться, что я совершенно один. Поднял Дулю, чмокнул ее в тупой холодный носик и произнес не без чувства:
– Спасибо за все.
За что – знал я один.
Да за то хотя бы, что не рванула, как ей от роду полагалось, и не разнесла нас вдребезги!
Я снова оглядел сверкающий под солнцем заливчик. Он был прекрасен.
«А ведь могла бы это сделать столько раз…» – подумалось, и похолодела спина. Впервые до конца ощутил опасность. Она ведь могла рвануть, когда ей вздумается. И – когда мы ловили рыбу, и – когда гремела в багажнике и билась об инструмент, и – когда цепляла ее ногами бдительная наша милиция… И даже когда на ней восседал у костра наш болгарский другарь Емил с неведомой красоткой… Восседал, а может, подкладывал ей под голову или под спинку…
Впрочем, нет. Только не тогда. Тогда была любовь. А счастливые живут по своим законам.
Я размахнулся и швырнул Дулю в воду.
Она, как судачок, сверкнула серебряным боком и ушла навсегда на дно.
– Дуля булькнула… Булька дулькнула… – проборматывал я на какой-то непонятный мотив весь обратный путь.
Дорога показалась мне куда короче.
Вернувшись, я набрал телефон Толи, и он вскоре приехал.
Снимая куртку, раз-другой все-таки глянул из прихожей в сторону кабинета, где на самом видном месте на письменном столе недавно пребывала Дуля.