Синдром самозванки, или Единственная для Палача

Рокко Джулия

Поэтому юных магов сызмальства учили особому виду медитации, которая впоследствии помогала им лучше чувствовать собственную магию и не завязывать её на жизненных ресурсах организма.

Нередко при проявлении сильных способностей, или после их неоправданно расточительного применения у мага наступал откат — магическое опьянение. Его-то мне и посчастливилось пережить после того, как главный головорез семейства узнал на собственном опыте, насколько тяжелой может быть рука обиженной женщины. Гасить же подобное состояние можно было несколькими способами — уже упомянутой медитативной практикой, какой-нибудь нехитрой физкультурой, или же кое-чем гораздо более приятным… Словом, неслучайно моё доселе спавшее вечным

сном либидо пробудилось именно в тот накаленный момент.

Произошедшее в тренировочном павильоне что-то переломило в наших отношениях с Рэтом. Совершенно иррациональным образом вдруг куда-то делся мой неизменный страх перед ним. Возможно, причина крылась в том, что я просто наконец стала привыкать к поразительным странностям своей новой жизни. А быть может, Лорд и в самом деле вдруг отчего-то ко мне потеплел, перестав безмолвно излучать подспудное желание поскорее разделаться с подозрительной самозванкой.

И что уж совсем удивительно, но потепление наметилось и в наших до того откровенно враждебных отношениях с Ланзо. Будучи большим ценителем черного юмора, он вдруг решил назначить меня на роль своего любимого ходячего анекдота. Теперь наши совместные занятия по фехтованию проходили более менее гуманно. По крайней мере, потея на отработке стойки или выпада, я больше не опасалась отойти в мир иной раньше времени.

В остальном, жизнь моя приобрела некое подобие причудливой рутины. Изредка её разбавляли лекции Лорда-конструктора, который пару раз в неделю покидал свои лаборатории при столичном Механическом Приказе, дабы выполнить пожелание своего отца и обучить меня азам набирающей всё большую популярность науки.

Информацией Волкер делился интересной, но на мой познавательный энтузиазм отвечал полнейшим равнодушием. Он словно витал в совсем иных, недоступных для таких, как я, измерениях и всё его аскетичное, строго упорядоченное существование было посвящено одной-единственной высшей цели. Одним словом, безумный гений во плоти, как заключительный яркий штрих на полотне семейного портрета.

По крайней мере, так думала я, считая Волкера самым младшим членом рода Уркайских.

***

Черная, лакированная до зеркального глянца карета, запряженная парой самых обыкновенных лошадей, как-то под вечер въехала на территорию особняка. Она миновала центральную ведущую к парадному крыльцу аллею, объехала здание по аккуратной дуге и по широкой засыпанной песчаным гравием дорожке укатила куда-то вглубь обширного сада…

До сего момента я даже и не подозревала, что в прилегающий к дому на заднем дворе сад можно въехать целой карете и даже в нём затеряться. По крайне мере, спустя пару минут после появления данного транспортного средства на территории особняка, о его присутствии свидетельствовал лишь след от лошадиных копыт, да каретных колес на дорожке.

Отчего-то раньше я никогда не задумывалась, насколько далеко растянулась принадлежащая ундеру земля. Я понимала, что особняк является частью столичной территории, где каждая пядь стоила баснословных денег, и мне казалось невозможным иметь во владении пространство, сопоставимое по размерам с каким-нибудь загородным поместьем. Но, как оказалось, ундер Уркайский был не просто богат, а богат неприлично, что, помноженное на укрепляемые десятилетиями власть и влияние, позволяло ему вести образ жизни весьма выбивающийся из общепринятого уклада. Поэтому так называемый сад больше походил на протяженный дворцовый парк, лишь видимая часть которого была облагорожена согласно принятой при дворе моде на всё симметричное и подстриженное словно по линейке. А вот его дальняя и заброшенная оконечность скорее напоминала довольно дремучий лиственный лес и могла похвастаться небольшим живописным прудиком с семейством желтых водяных лилий, которые я однажды

обнаружила как раз в момент их цветения. Впрочем, обнаружил я не только их…

То памятное появление странной черной кареты ознаменовалось происшествием, которое на несколько дней совершенно лишило меня сна и изрядно напугало. В ту же ночь, после того как перед моим удивленным взором пронесся и скрылся за деревьями почти мистический образ чёрных-чёрных коней и чёрной-пречёрной кареты, я впервые услышала этот плач.

Разделавшись с подносом миниатюрных снеговиков из заварного теста и отгородившись от мира плотным бархатным балдахином, я улеглась на просторной кровати с целью наконец-то сладко поспать. На полный желудок мне всегда засыпалось легче, чтобы там ни утверждали диетологи и многочисленные специалисты по ЗОЖ. Вот и в этот раз, едва голова коснулась подушки, как веки отяжелели и дремота накрыла вязким сумраком.

Сначала мне почудилось, что над ухом стонет какой-то аномально наглый и голосистый комар. Всё ещё скованная крепким сном, я попыталась отмахнуться от него рукой, но никаких перемен это действие не принесло. Стон становился громче и переливался на разные тона. Он впивался мне в подкорку, пронзал грудь и пробуждал настолько острую тревогу и потребность куда-то бежать, что в итоге я проснулась с колотящимся где-то в горле сердцем, в приступе самой настоящей панической атаки.

По счастью, при пробуждении всё исчезло и, кое-как придя в себя, остаток ночи я провела в коконе из одеяла на посту в кресле, пристроив его возле незашторенного окна.

На следующую ночь история повторилась. Только теперь стон звучал ещё отчетливее и горше. Он то тянулся на одной протяжной жалобной ноте, то разбивался на прерывистые всхлипы. В конце концов я поняла, что этот назойливый проклятый комар, похоже, плачет. Причем плач его настолько пропитан болью, растерянностью и одиночеством, что какая-то глубоко спрятанная поломанная часть меня в ответ на это неизбывное страдание начинает биться то ли в защитной ярости, то ли в агонии.

Проснувшись в очередной раз, я схватилась за голову. Чудилось, что от пережитого ужаса волосы на моей бедной черепушке буквально стоят дыбом. Снова скатившись с кровати, я кое-как влезла в халат и вышла в темный коридор. Отголоски непонятного звукового феномена словно застряли в ушах, и где-то не периферии сознания всё ещё звучали медленно затихающим эхом.

Движимая инстинктом, я побрела на звук. В какие-то моменты он словно становился громче, побуждая меня ускориться, затем утихал. Я словно впала в транс, намотав по темным этажам особняка, должно быть, не один километр. В конце концов, рассвет прогнал моего неуловимого призрака и я, вконец изможденная, вернулась в свою комнату.

Следующая ночь наступила пугающе быстро. Ощущение чужого присутствия, подавляющего тоской и чувством беспросветного уныния, становилось всё сильнее. Пустая кровать, где мне предстояло провести очередную мучительную ночь, начинала восприниматься как этакий здоровенный инструмент для пыток. Я опасливо покосилась на неё, отчетливо понимая, что если так пойдет и дальше, то, похоже, придется всерьез озадачиться наличием любовника. Отчего-то мне казалось, что в присутствии мужчины никакой призрачный плач посещать мои сны не будет.

Эта идея показалась настолько простой и спасительной, что я всерьез задумалась над её реализацией.

Но пока, в силу невозможности достать любовника немедленно на манер кролика из шляпы, я решила ещё раз попытать счастья и таки устроилась на мягкой перине, с наслаждением прикрыв покрасневшие от постоянного недосыпа глаза. И сначала дело вроде бы даже пошло на лад. Сон сморил меня быстро. Я наконец расслабила напряженное тело, незаметно для себя отпуская разум бродить по бескрайнему царству Морфея. Однако, длилось сие счастье недолго.