Синее железо
Шрифт:
Ли Лин завернулся в плащ и лёг ногами к огню. Над головой помигивали холодные колючие звезды. Военачальник смотрел на них, и опять вспоминалась ему родина и полузабытые стихи:
Красные бобы в долинах Юга
За весну еще ветвистей стали.
Наломай побольше их для друга
И утешь меня в моей печали…
Сон Ли Лина был глубоким и спокойным.
А
Глава 9
Благородство человека отражается в его глазах, заботы и печали — в его лице, а успехи и неудачи зависят от его решительности.
Сыма Цянь
Вырвавшийся из окружения Артай без устали нахлестывал плетью своего измыленного жеребца. По приказу Ильменгира он сопровождал в тыл пленного китайца. Возвращаться в тот же день было поздно, и Артай решил заночевать с обозами.
Никто в стане не ожидал ночного нападения. Люди, назначенные в дозор, сидели вместе со всеми у костров в ожидании ужина, когда из темноты вдруг посыпались стрелы и дротики.
Откуда взялся китайский отряд, Артай не понимал до сих пор. Да и думать об этом не хотелось. Он знал только одно: надо как можно скорее предупредить шаньюя, что в тылу у хунну появилась опасность.
Артай слезал с коня, только когда приходилось перебираться через ветхие неогороженные мосты. Все они были устроены одинаково: четыре нетолстых бревна, закрепленные в концах тяжелыми валунами, составляли основу моста. Полотном ему служил валежник и плоские камни.
Конь храпел, упирался в поводу, и в косящих его глазах дрожал отраженный свет полуночного месяца. Перейдя мост, Артай снова брался за плеть.
Иногда в нем рождалось смутное чувство, что он напрасно торопится известить шаньюя. Пусть император разобьет хунну, и тогда они, побежав назад, погибнут в степях все до единого. Народ Артая только выиграет от этого и навсегда избавится от сильного и беспощадного врага. Но другой голос говорил воину: «А ты подумал, что станется с Антон, твоим побратимом? Мальчик погибнет, и в его смерти будешь виноват ты». «Вспомни и другое, — твердил тот же голос. — Вспомни слово, данное шаньюю, когда он подарил тебе жизнь: «Клянусь Солнцем и тенями предков, я буду твоим верным воином и пойду за тобой в любую страну, только не в землю динлинов!» Подумай хорошенько, Артай, сможешь ли ты простить себе двойное вероломство».
И он снова пришпоривал аргамака.
В хуннуский стан Артай попал под вечер следующего дня. Конь у него пал, и остаток пути пришлось проделать пешком. Покрытый с ног до головы белой известковой пылью, Артай подошел к шатру шаньюя. Дорогу ему загородили два горца-кимака.
— Важная весть для нашего владыки, — сказал Артай и облизнул губы. — Только дайте сначала попить.
Напиться ему принесли, но в шатер не пустили.
— У
— Ждать нельзя. Я скакал день и ночь и насмерть загнал коня.
— Подождешь, — грубо повторил кимак и тупым концом копья толкнул Артая в грудь. — Отойди в сторону!
— Ты, бараний помет, завернутый в рысью шкуру! — взревел великан и приподнял стражей за ворот.
Кимаки пронзительно закричали, суча ногами в воздухе. На крик уже сбегались другие горцы, когда из шатра вышел Ильменгир.
— Отпусти их, — сказал он, узнав Артая. — Ты как посмел устраивать шум возле покоев шаньюя?
— Прости, великий гудухэу, но эти ослы не пускали меня в шатер. Я привез…
— Иди за мной, — прервал динлина Ильменгир и, когда они вошли в одну из полутемных комнат шатра, сказал: — Теперь говори, что случилось.
— Случилась беда, — хмуро ответил Артай и начал рассказывать о захвате китайским отрядом всех обозов с оружием и съестными припасами.
— Отряд большой?
— Не знаю.
Ильменгир задумался, разглядывая перстень, надетый на мизинец правой руки. Огонек единственного светильника отразился и вспыхнул в камне перстня, как зеленый волчий глаз.
— Слушай меня внимательно, — сказал наконец советник, — В тылу у нас нет никаких вражеских отрядов, и ты ничего не видел…
— Я понял, великий гудухэу, и не скажу никому ни слова. Но как быть с этим отрядом?
— Не беспокойся. Сегодня я сам поведу туда тысяч тридцать конницы. Думаю, этого хватит. Если китайцы и проникли к нам в тыл, то только горами, и в малом числе. Летать они не умеют. А теперь ступай. Когда вернемся в Орду, получишь табун лошадей…
Артай вышел, а Ильменгир пробормотал:
— Поистине нас хранит бог войны Суулдэ. Разве смогли бы снять столько конницы, если бы император вдруг не запросил перемирия?
Советник покачал головой и с невозмутимым лицом пошел в приемную комнату, чтобы присутствовать при переговорах.
Китайский посол Тао-ди, брат императора, сидел на ковровой подушке и, прихлебывая вино, говорил шаньюю:
— Сын Неба, мой и твой брат, не желает больше кровопролития. В знак уважения и дружбы он посылает тебе полный набор музыкальных инструментов и восемьдесят музыкантов к ним, а также десять кусков пунцовых тканей и шестьдесят разноцветного шелка. Прими этот дар, шаньюй, и пусть наши послы за время перемирия договорятся между собою о вечном мире. Сын Неба поручил мне сказать, что он согласен на любые разумные требования…
Ильменгир мягкими шагами подошел к шаньюю и стал шептать на ухо по-тюркски:
— Не подавай виду, шаньюй, если моя новость удивит тебя. В тылу у нас отряд китайцев. Обозы отрезаны. Я должен был предупредить тебя, чтобы ты знал, как вести себя с Тао-ди. Скажи ему будто вскользь, что отряд их уже уничтожен…
Шаньюй выслушал все это с каменным лицом и небрежно, словно речь шла о чем-то постороннем, сказал:
— Для пустяков ты мог бы выбрать и другое время. — И он снова повернулся к Тао-ди: — Меня радует, что мой брат наконец-то взялся за ум. Но где доказательства?