Синее золото(Роман)

Борман Аркадий Альфредович

А на следующий день он был совершенно поражен, найдя железную болванку без всяких признаков ржавчины. Опыт не удалось повторить. У него не было больше сырья и он побоялся истратить последние несколько крупинок своего синего золота.

Потому-то он с такой охотой решился сразу бросить все в Лондоне и быстро собрался для поездки на Урал. Ему было немного жалко бросить библиотеку и лабораторию на четыре месяца и досадно было, что он не увидит своих лодочных гонок и не будет свидетелем победы синего Кембриджского цвета над голубым Оксфордским.

Он вперед был уверен в этой победе, потому что всего лет десять тому назад, сидя на втором весле, был участником одной из них.

Паркер ехал в Россию наблюдать и искать. Наблюдать интересный социальный опыт, производимый в таком широком масштабе, и искать свое синее золото. Появление женщины-переводчицы в Париже ему не понравилось, но он должен был принять во внимание просьбу директора французской компании.

Теперь его раздражало это странное наблюдение — не мог же он ошибиться? Но вместе с тем, хоть он и не сознавал этого, хоть никогда бы, кажется, не признался в этом, если бы и сознал, его уже манил дымчато-синий блеск глаз этой молодой девушки, в самом имени которой он вдруг перестал быть уверенным.

Не напоминал ли ему этот блеск тех блестящих синих крупинок, которые ему удалось добыть в лондонской лаборатории?

За завтраком он сел рядом с Вороновым, посадив Дикову напротив себя. Он сделал это под предлогом, что ей одной будет свободнее.

Она опять начала непринужденную беседу с обоими спутниками, все время переходя с одного языка на другой. Расспрашивала Воронова об условиях жизни в России и не боялась обнаружить свое полное незнание ни этих условий, ни каких-либо подробностей о советском режиме.

Воронов был удивлен ее невежеству.

— Вот она, эмиграция-то. У нас всякая пятнадцатилетняя девчонка знает о пятилетке и о всех завоеваниях революции. Ну ничего, ничего, барышня, мы вас скоро научим, если только хотите учиться.

— Но неужели вы действительно ничего не знаете о пятилетке? — удивленно спросил ее Паркер.

Она подняла глаза, и они обдали его синим блеском. Чуть-чуть задорный огонек блеснул в них на одно мгновение.

— Конечно, не знаю. Никогда этим не интересовалась. Какое мне дело, что там была или есть какая-то пятилетка?

— Нет, конечно, я не ошибся, — подумал Паркер, — это не те глаза, у них не тот цвет. Те были совсем серые, а у этих синий отлив. В этом не может быть никакого сомнения.

Но какой это был отлив! Он погружал в себя собеседника, увлекал его куда-то внутрь, не позволял оторваться.

Так казалось Паркеру. Воронов тоже видел этот искрящийся взгляд, тоже окунался в него. Но потом вдруг он менялся и становился порой каким-то совсем стальным. Как у того высокого начальника, которого он только изредка видал и взгляд которого заставлял его терять самообладание. Он отворачивался. Эта переменчивость взгляда мешала Воронову поддерживать беседу с Таней. Он начинал сердиться, а в этот момент опять сноп лучей обдавал его, и он невольно тянулся к ней.

— Вот так девица,

посмотрим, посмотрим, что дальше будет, — думал он.

Паркер потерял большую долю своего обычного равновесия. Он это объяснил своим неожиданным наблюдением и решил еще до русской границы окончательно разъяснить все сомнения.

Он не хочет ни маскарада, ни авантюр. Но он еще сам совершенно не понимал, что синий блеск открытого им металла уже нераздельно связался с блеском глубоких внимательно-ласковых глаз этой русской девушки и их тайну, и внутреннюю и внешнюю, для него было открыть еще важнее, чем тайну своего синего золота.

Днем, когда Воронов мирно заснул в купе, Паркер вышел в коридор и постучал к Диковой.

Они стояли у длинного окна и смотрели на плоский, быстро бегущий пейзаж Восточной Пруссии.

Паркер задал несколько незначительных вопросов. Заставил ее вскинуть на него глаза и потом в упор спросил:

— Но вы ведь не Таня Дикова? Что за маскарад? Я за вас отвечаю. Кто вы? Где Таня?

Девушка облила его лучистым блеском смеющихся глаз.

— Нет, нет, я, конечно, не Таня Дикова. Я ее астральное тело, — засмеялась она. — А Таня испарилась сквозь крышу вагона.

— Но я не шучу, — настаивал Паркер.

— А если вы не шутите, то…

— Что то? — перебил он.

— То… но я же видала, сколько вы выпили за завтраком, недостаточно для этого… Значит, у вас с Вороновым запас в купе, — и она лукаво посмотрела на него.

— Почему вы мне не отвечаете прямо на мой вопрос? — продолжал настаивать Паркер. — Я спрашиваю, вы Таня Дикова или нет?

— Странно, — ответила девушка смеясь. — Ну что с вами, м-р Паркер? Ну конечно, я Таня Дикова.

— Честное слово?

— Честное слово.

— Значит, та была не Таня Дикова?

— Нет, и та была Таня Дикова, — подчеркивая слово «та», ответила она, все еще смеясь.

— И в этом даете слово?

— Конечно, даю.

Паркер был смущен. Голос девушки звучал так искренне. Глаза были такими бездонными. Он не мог не поверить. И только удивлялся самому себе.

— «Значит, вагонное освещение так изменило их цвет, или я плохо рассмотрел их в Париже», — старался он найти объяснение своим больше чем сомнениям.

— Простите меня, мисс Дикова. Я не знаю, что со мной сделалось. Какая-то фантасмагория. Все, что связано с вашей родиной, окутано в какую-то фантастику. Вот, вероятно, в моем воображении это и сконцентрировалось на вас. Какое-то раздвоение.

— Я надеюсь, что не будет растроения и вам завтра не покажется опять что-нибудь необыкновенное в моей персоне.

— Нет, нет, не будем больше об этом говорить, тогда я приду в себя, — смеясь, прервал Паркер.

— А мне хочется довести разговор до конца, раз вы его начали, — продолжала Таня. — Теперь я прошу вас ответить на мой вопрос. Говорили ли вы что-нибудь о ваших сомнениях Воронову? — Она прищурилась и из ее глаз исчезли все синие искры и осталась только сталь.