Синее золото
Шрифт:
Алеша пожал действительно похожую на краба руку Капитана, потом Боцмана, потом Старпома.
Боксер ждал, пока Алеша отвязывал носовой. Старпом, выбирая якорный конец, отвел яхту от берега на середину бухты.
Боксер шел впереди,
За краем обрыва оказалась просторная поляна, в глубине которой на лесной дороге стояла черная "Волга" со спецсигналами.
Алеша заторопился вперед, ему показалось, что за передним стеклом золотой шар Олиной головы, но это был просто блик заходящего солнца.
– Не беги, уехали все, – лениво сказал в спину Алеши Боксер.
– То есть как уехали? – спросил Алеша и ощутил зябкий озноб – верно, перегрелся, перекупался сегодня.
Боксер не ответил.
Он достал из заднего кармана брюк что-то металлическое, щелкнул кнопкой: звякнув, выскочило длинное лезвие.
И с разворота, мгновенным движением послал нож в ствол березы.
Дерево глухо застонало.
Боксер не спеша подошел к березе, раскачал нож, выдернул его и, вернувшись, опять кинул, попав почти в то же место.
– Говорят, поешь хорошо? – спросил Боксер застывшего Алешу. Спел бы Высоцкого, а? "Сегодня в нашей комплексной брига-де..."
Алеша опустился на
Боксер подошел к Алеше, сорвал пучок травы, вытер нож, щелкнув, спряталось лезвие.
– Я тебя отвезу. Для того и оставили. Обождем малость и двинемся.
Боксер сел рядом с Алешей.
– Не хочешь, значит, петь? Жаль. Можно и не Высоцкого, – разрешил он.
Алеша тупо молчал.
Боксер сорвал полевой колосок, сдавил ему горло указательным и большим пальцами.
– Петушок или курочка? – хитро прищурился он. – Сыграем на шелобаны? Петушок – получай в гребешок, курочка – получай в лоб, дурочка.
Боксер резко продернул стебелек. Зернышки собрались в пушистый комочек у широкого плоского ногтя.
– Курочка, – усмехнулся Боксер. – Никуда не денется твой воробей, завтра вернут. И с большим подарком. Если сообразит, конечно. Под это проси что хочешь – даст. Он такой... Все-таки бабам на свете намного легче живется, а?
Солнце ушло за горизонт, спустились сумерки, Олины сумерки, с высоты яра был виден белый треугольник яхты, скользящей по водохранилищу. Дрожь прекратилась, унялась сама собой, и Алеша вспомнил, как утром он смотрел на спящую Олю и хотел написать ей стихи, да ничего не получилось, кроме первой строчки: "Ах, это синее золото глаз и волос...".