Сингомэйкеры
Шрифт:
Он покачал головой.
– Поверьте, это не лучше. Действуйте.
Несмотря на мягкий тон, я уловил, что это окончательно, обсуждению не подлежит. Возможно, решили не усложнять проблему потому, что в Кении я погасил костер хоть и быстро, но не навечно, трайбализм через несколько лет может проснуться снова. То есть не верят, что смогу найти перманентное решение?
Обидно, тем более что в Европе не так критично, как было в Кении, где уже пошли массовые столкновения и началась гражданская. Здесь у меня есть время, и я мог бы придумать что-то гораздо более эффективное
Похоже, меня привлекли к решению этой задачи потому, что трайбализм в Европе свирепствует не только африканский, но и свой, европейский. Только африканский, да еще в Африке, моментально душим, а в Европе деликатничаем. Хоть с африканским, хоть с европейским. К примеру, прибалтийские страны, общая численность населения которых достигает численности одного из районов Москвы, сейчас ревностно борются за восстановление национальных языков, своей культуры и вообще возврата к национальным традициям. Ситуация та же, что и в Черной Африке: «своего» почти ничего не осталось, все уступило русскому. Местные националисты повторяют все то, что мне пришлось остановить в Африке, но там возврат к традициям означал возврат к людоедству, что, по нашим понятиям, зашкаливает: самобытность самобытностью, но это уж чересчур, даже когда пообещали не есть белых специалистов, а только своих соплеменников или таких же черных из других племен.
Мне казалось, что даже ребенку понятно, что эпоха малых языков, хоть языка племени тутси, хоть эстонского, миновала. В Эстонии, к примеру, миллион человек, из них треть – русские, эти вообще не знали местного языка, а остальные две трети тоже говорят на русском, и вот вместо того, чтобы оставить все как есть или же учить население английскому – все равно эстонского не знают! – по всей Прибалтике местные националисты упорно насаждают свои наречия с их невероятно длинными словами и абсолютной невозможностью применять в науке, технике, искусстве… Зачем? Уже сейчас треть мира говорит на английском. Завтра будет говорить вся планета.
Такая же ситуация в Латвии и Литве, где взялись возрождать туземные языки в угоду своему трайбализму. Да что там Прибалтика, та же ситуация во множестве карликовых государств, где ко всему еще отыскиваются и свои этнические меньшинства, что требуют признания своего языка и даже отдельных территорий для создания своих государств. Это в наше время, когда мир стремительно сливается в единое целое!
Я некоторое время поворочал проблему со всех сторон, но махнул рукой. Не стоит заниматься тем, что решится само собой. Дети прибалтов уже сейчас говорят на английском, а то, что их дедушки потрясают медалями от Гитлера и бредят о временах Ягайлы, – это старческая блажь, с нею не нужно даже бороться. Она отпадет сама собой, когда отомрут носители тех идей.
А с африканским трайбализмом в Европе справиться нетрудно, стоит только вспомнить, как было раньше и что теперь. Взглянуть, как говорится, шырше. И решение становится очевидным. Но это почему-то не устраивает Макгрегора, так что поищем что-то попроще. Не вылечим, а успокоим боль, собьем температуру и уберем симптомы…
Кстати, любопытно, почему
Сегодня день годового отчета, Макгрегор внимательно просматривал распечатку с результатами моей деятельности, морщился, кривился, я покрывался холодным потом, а он все сдвигал брови, во взгляде я видел, как неодобрение перерастает в осуждение.
– Много риска, – сказал он наконец. – Слишком… Зашкаливает!
– Но ведь оправдалось, – вякнул я слабо.
Он сказал резче:
– Те, которые были разрешены! А которые пришлось остановить? Там бы вы наломали таких дров…
Я смолчал, опустил голову. На самом деле я и сам не был так уж уверен, что все получится, но в организации даже не стали прикидывать риски, а просто зарубили.
– Ключевые слова, – сказал он раздельно и веско, – это «стабильность» и «безопасность». Я уполномочиваю вас предпринимать во имя стабильности и безопасности в мире любые… подчеркиваю, любые!.. действия.
Я промолчал. По-моему, при всей важности поддерживать стабильность и безопасность не стоит забывать о более дальних целях. Нередко желание поскорее установить стабильность и безопасность в каком-то взрывоопасном регионе приводит к куда более масштабному взрыву в недалеком будущем.
Он взглянул на меня поверх очков, я вздрогнул, почудилось, что с легкостью прочел мои мысли, что, конечно, для меня чревато. Здесь, чую нутром, не совсем та сладенькая и беззубенькая благотворительная организация, какой показалась вначале.
И какой кажется другим дурачкам.
Я был у двери, когда услышал за спиной резкое:
– Юджин!
Я замер, сердце остановилось, а весь я начал покрываться холодным потом. Макгрегор смотрел на меня неотрывно тяжелым угнетающим взглядом.
– Да, господин Макгрегор, – проговорил я непослушными губами.
– Юджин, – повторил он строго, – вы слушали меня внимательно?
– Да, господин Макгрегор!
Он кивнул.
– Хорошо. Назовите два слова в моей длинной речи, что вас так утомила, которые показались вам самыми важными.
Я прошептал:
– Стабильность и безопасность.
Он смотрел неотрывно, глаза были темные, как две бездны.
– У вас не только хорошая память, но и неплохо работает центр анализа. Впрочем, это я и раньше знал. Что вам показалось в этих двух словах?
Я торопливо замотал головой так, что уши захлопали, как у отряхивающейся после купания собаки.
– Ничего, сэр!
– Юджин, говорите правду.
– Господин Макгрегор, – взмолился я. – Все ваши слова для меня – руководство к действию!
Он криво усмехнулся.
– Вот как?
– Уверяю вас!
Он помолчал, затем, не сводя буровящего взгляда, спросил:
– Руководство?
– Да!
– Это хорошо, – проговорил он. Я чуть-чуть расслабил мышцы, готовые лопнуть от перенапряжения. – Это хорошо… что даже, когда сомневаетесь, все равно действуете строго по инструкциям. Не так ли?