Синие стрекозы Вавилона
Шрифт:
— Может, бросить танк, переодеться и уйти из города? — снова заговорил Ахемен. В его светлых глазах засела смертная тоска.
— А танк всяко придется бросать, — беспечно сказал Пакор. — Соляра тю-тю. Жаль, снарядов два осталось. Куда бы
— В задницу, — сказал Ахемен. — Извращенным сексом.
Оба расхохотались. Пакор даже пукнул, не сдержавшись. Это насмешило их еще больше.
Потом они снова стали серьезными.
— Может, в храме убежища поискать? — спросил Ахемен.
Пакор пристально поглядел на обманчиво легкие, облитые жемчужным вечерним светом воды Евфрата.
— А ты этого хочешь? — спросил он наконец Ахемена.
— Чего?
— Сидеть в храме.
Ахемен подумал немного.
— Нет. Я в богов не верю.
— А я немного в Нергала. Давай еще закурим, — предложил Пакор. — Блин, жалко, столько сигарет остается...
Они снова закурили. Ахемен изловчился и осквернил воды реки пустой бутылкой из-под пепси.
x x x
Солдаты оказались рядом внезапно и сразу повсюду. Только что на набережной было пусто, а спустя несколько мгновений стало очень тесно. Даже двинуться некуда. Солдаты были свежие, от них вкусно пахло недавно стираным льняным полотном, чищеной кожей, машинным маслом. Они сноровисто повалили обоих на землю, обезвредили парой добрых
x x x
По предварительным данным в результате преступных действий рядового Ахемена и старшего сержанта Пакора, дезертировавших сегодня из одной из воинских частей, расположенных недалеко от Вавилона, погибло восемнадцать человек; еще сорок два находятся в больнице с ранениями различной степени тяжести... Сумма нанесенного ущерба уточняется.
x x x
Броня танка была теплой, а дуло холодным. Дуло тыкалось в затылок. Вернее, в загривок. В тыкании дула было что-то медицинское — такое же металлическое и, в принципе, незлобивое. Абстрагированное.
Почему-то стало любопытно. Так же любопытно бывало иногда на приеме у лора, когда тот своим большим зеркальным оком исследовал красные недрища горла.
Пакор чувствовал плечом острый, вздрагивающий локоть Ахемена.
Непонятное охватило Пакора. Теплое, страшноватое. От чего почти невыносимо расширялась грудь. «Я люблю тебя», — подумал он, обращаясь незнамо к чему. ОНО услышало и дало отзыв. Я ТОЖЕ ЛЮБЛЮ ТЕБЯ, ПАКОР. Ну, конечно. Он едва не засмеялся.
И не стало ничего. И ни боли, ни страха, ни стыда в этом тоже не оказалось.
22 апреля 1997