Синий аметист
Шрифт:
Борис ударил лошадь по крупу и побежал в сторону. В сотне шагов виднелась темная полоска кустарника. Он бросился в кусты и лег ничком. И только сейчас заметил, что находится почти у самого берега реки. На вершине холма появились всадники. Немного постояв, они поскакали на восток: наверное, заметили одинокую лошадь, удалявшуюся в сторону Тырново-Сеймена.
Грозев, притаившись, смотрел им вслед до тех пор, пока их тени не исчезли в поле. Тогда он заполз еще глубже в кустарник. Суховей шумел в ветвях, нагнетая тревогу.
Борис почувствовал боль от ран на лице. Губы потрескались и тоже
Подняв голову, Грозев оглядел туманный горизонт. Докуда хватало глаз, расстилалась долина Марицы. Река делала здесь крутой поворот, затем текла прямо на юг. По другую ее сторону простиралась пустынная равнина. Села там были, но далеко отсюда.
Борис посмотрел на другую сторону. На западе к Пловдиву тянулась такая же безлюдная Фракийская низменность. Он встал. Руки и ноги у него затекли. Из-за поднимаемой ветром пыли даль казалась серой и бесконечной.
На вершине холма показался всадник. Вслед за ним еще трое. Грозев пригнулся. Это был патруль. Первый всадник стоял неподвижно: явно, осматривал берег в бинокль. Трое других уставились на восток. Грозев тоже посмотрел туда.
Его глазам открылась невероятная картина: по крутому берегу спускались к реке вереницы людей — целые села. Люди шли вразброд, поднимая тучи пыли. Некоторые вели за собой скотину. Сзади ехали телеги. Их тащили в большинстве своем люди. Словно из-под земли доносилось мычание коров, вой собак.
В клубах пыли, поднимаемой суховеем, это шествие казалось призрачным видением.
Грозев понял, что это означает: выселяли жителей сел из района, где Гурко осуществил прорыв. Он посмотрел назад. По краям равнины, там, где были хлебные нивы, поднимался бурый дым. Жгли посевы.
Целый день до самого вечера к берегу Марицы тянулись вереницы людей. Конные стражники и черкесы скакали взад-вперед: спешили побыстрее собрать на берегу усталые стада людей и скотины.
Хотя солнце светило неярко, зной, усиливаемый суховеем, был невыносимым. Грозев дважды пробирался к реке, жадно пил мутную воду. Но это лишь усиливало чувство голода. Распластавшись на песке, он ждал наступления ночи.
На берегу Марицы горели костры — большинство из сухих веток, но были и из поленьев, их жар светился издалека.
Грозев крался в темноте к людям. Глаза его различили первые группы, расположившиеся на краю наспех сооруженного лагеря. Шагах в десяти от него угасал костер — сверкали горящие угли. Он остановился, прислушался. Говорили по-болгарски. Плакал ребенок.
Он опустился на землю и пополз — это было старое кукурузное поле, с которого сняли урожай еще в прошлом году. Теперь ему были хорошо видны люди у костра. Спиной к нему сидела женщина, она ворочала жар. Напротив нее полулежал, прислонившись спиной к корзине, худой, сморщенный старик. Он был одноногим. Свою единственную ногу, покрытую пылью, он протянул к самому
Грозев прополз несколько шагов, потом встал: не хотел пугать людей. Невдалеке горели еще костры. Заметят ли его оттуда?
Он кашлянул и подошел совсем близко.
Первым увидел его мужчина с глазами-щелочками.
— Добрый вечер! — тихо произнес Грозев.
Женщина, вздрогнув, обернулась. Никто ему не ответил. Дети прижались к отцу. Старик поднял мутный взгляд и уставился на пришельца.
Грозев немного постоял. Молчание становилось тягостным, к тому же его могли увидеть сидевшие у других костров. Он присел на корточки. Ребенок, лежавший на коленях у матери, уронил картофелину, которую ел. Женщина, не сводя глаз с пришельца, подняла ее и спрятала, словно этот чужой человек пришел, чтобы отнять у них еду.
— Не бойтесь, — тихо сказал Грозев. — Я не плохой человек… Я не сделаю вам зла… Заглянул на огонек… Скоро уйду…
Тут вдруг из кучи хвороста показалась голова собаки. Это был худой черный пес с грязной шерстью и гноящимися глазами. Он лишь сейчас почуял пришельца и, верный своему собачьему инстинкту, вскочил и пронзительно залаял. Тотчас же ему начали вторить другие собаки. Мужчина ударил пса по спине. Пес взвизгнул и залаял еще громче. Тогда мужчина затолкал его под циновку, чтобы он замолчал, тревожно оглянулся вокруг. Кое-где собаки еще лаяли. Посмотрев на Грозева, мужчина глухо спросил:
— Ты голоден?
Грозев не ответил. Мельком взглянув на картофелину в руке женщины, он в свою очередь поинтересовался:
— Из какого вы села?
— Из Пиринчлия… — махнул рукой назад мужчина.
— Село все выселили?
— Все села… И хлеба жгут…
Мужчина замолк.
— При вас есть стражники? — спросил Грозев, внимательно следя за выражением его лица.
— А как же без них! — зло произнес мужчина. — Вон там, разбрелись среди людей.
Глаза старика перебегали с одного на другого.
— Горе… — он поднял палец, даже не зная, о чем они говорят. — Это бог посылает…
Мужчина положил четыре картофелины в жар и зарыл их. Потом внимательно посмотрел на Грозева.
— Ты из русских? — спросил он, разглядывая его одежду.
— Я болгарин, — ответил Грозев после короткого молчания.
Мужчина немного подумал.
— Это за тобой была сегодня погоня? — он покосился в сторону, словно боясь, что его услышат.
— За кем была погоня?
— За двумя русскими… Они убежали…
— Кто это тебе сказал?
— Да с утра все их ищут…
Оба умолкли. Мужчина наклонился к углям, выкатил обгоревшим сучком две картофелины, взял в ладони, сдул с них золу и положил перед Грозевым.
— Возьми… — сказал он. Потом спросил: — Тебя били?
— Нет, — ответил Грозев, — я упал… — Протянув руку, он взял картофелину и начал очищать кожуру.
Пронесся порыв ветра, угли засветились ярче.
Грозев медленно съел картофелину. Другую положил в карман пиджака. Потом сказал: