Синий дым

Софиев Юрий Борисович

ШУМЕЛИ СОСНЫ (из книги «Пять сюит»)

Л.Е.

1. «Этот день был солнечен и ярок…»

Этот день был солнечен и ярок. Помнишь, колосилось поле ржи. Как судьбы нечаянный подарок, Этот день у солнечной межи. Были слышны нам на расстоянье Детский смех и крики на реке. Здесь же — близкое твоё дыханье! Здесь же — тёплая рука в руке… Девичьею лёгкою походкой К перевозу шла ты напрямик. Жидким золотом дрожал у лодки Солнечный, живой, горячий блик. Сели,

и плечо откинув за борт, Руку повела ты бороздой. И сказала, улыбнувшись слабо: — Что же делать? Мне пора домой…

2. «Здесь с высокого берега чётко…»

Здесь с высокого берега чётко Виден был городок вдалеке. Слышен был от чернеющей лодки Всплеск весла на вечерней реке. Мы лежали в траве. Ты мне пела Песни родины. Милый мой друг, Как озябшее сердце согрела Теплота твоих девичьих рук. Эта встреча уже на закате, Слишком поздняя встреча с тобой! Сколько нежности зря я истратил Трудной жизни моей кочевой! Но ты стала чудесным предвестьем Мне о встрече с родимой страной, Будто родина выслала с вестью И в тебе обретается мной!

3. «Твои слова о счастье, о любви…»

Твои слова о счастье, о любви, О верности — «с тобой всегда и всюду!» С какой осенней грустью я ловил — Их никогда, поверь мне, не забуду. Тот городок в апреле поневоле В сирени окончательно увяз! Сияние твоих счастливых глаз! Сиянье, нестерпимое до боли! Но как нам годы поравнять с тобой? Твои и надвое помножить мало! Я жил один. Бежал туман ночной. И утро беспощадное вставало.

4. «Шумели сосны в эту ночь прощанья…»

Шумели сосны в эту ночь прощанья. И нашу встречу скрыл ночной покров. Твоя рука в моей. Твоё рыданье. Глубокое рыдание без слов. И в памяти моей живой и вечной Остались навсегда — тепло руки, Отчаянно беспомощные плечи, Барак и брандербургские пески. Одербург-Париж, 1945.

ИЗ СТАРЫХ ТЕТРАДЕЙ (стихи разных лет)

«Глубокая ночная тишина…»

Глубокая ночная тишина. Вдали огни мерцающие — город. Жизнь выпита почти до дна, Так неожиданно и скоро. А жажды я совсем не утолил И не стою, склонившись у колодца. Так молодо, так сильно сердце бьётся, И кажется — ещё совсем не жил.

«Лирической поэзии река!..»

Лирической поэзии река! Как Млечный путь на августовском небе, Как жизнь — непостижимо-глубока, Жизнь — вопреки всему!..

МАРИЯ

1. «…Сегодня вспомнились мне Пиренеи…»

…Сегодня вспомнились мне Пиренеи, Бискайского залива грозный шум, Среди движенья образов и дум, Далёкий образ предо мною реет…

2. «Мария! Кудри чёрные как смоль!..»

Мария! Кудри чёрные как смоль! В них синева морская отражалась. Колеблет память сладостную боль, Запечатлев навек любую малость. Под гул волны я слушал голос твой, Гортанный голос, низкий и горячий. Потом сияла ночь. Шумел прибой. Цвели магнолии на белой даче… И вновь неумолимый зов дорог. Звенели рельсы, или за кормою Вода

бурлила, иль шумел поток На дне канала, где-то подо мною! Я многим это сердце отдавал. Тебя затмить они могли, быть может, Но никогда я женщин не встречал, Хоть отдалённо на тебя похожих.

3. «Твой южный край, где дремлют Пиренеи…»

Твой южный край, где дремлют Пиренеи, Мария! Я навеки полюбил. Где видно с гор, как океан синеет, Где эти кудри тёплый ветер бил. За преданность в глазах полузакрытых, За тёплый шёлк доверчивых колен, За привкус губ, покорных и несытых, За неожиданный блаженный плен — Спасибо и прощай! Опять свобода Неугомонную волнует кровь. Но жадной памятью я сохраню на годы Твою короткую, ревнивую любовь…

Матери [20]

Провожать тебя я выйду, Ты махнёшь рукой…

М.Лермонтов

Мой детский мир такой уютно-тёплый, Под маленькой иконкой в головах. И через замороженные стёкла Звезда рождественская в небесах. Обсажен ёлками каток на речке. И вот домой врываешься едва, Уже трещат в большой голландской печке Берёзовые жаркие дрова. И мама Лермонтова напевает У изголовья стихшей егозы. И тихим белым ангелом сияет Через кристалл счастливейшей слезы. Всё так и вышло. Вставил ногу в стремя, Махнул рукой, и вот за годом год… И материнское поднявши бремя, Заплакал белый ангел у ворот. Но памяти, средь мусора и вздора, Одно виденье сердцем вручено: Тот дом, где у дощатого забора, Под шум дубов, расстались мы давно…

20

Этот эпиграф из Лермонтова повторяется в другом стихотворении, посвящённом матери: «Так с тех пор до конца, до могилы…», из цикла «Памяти отца» (книга «Годы и камни», Париж, 1936 г.).

Корсика

Елене Люц

Петрето, Бонифачио, Сертень. Как радостно звучат для уха! Из Портоверрио старуха Сказала мне в тот августовский день: «Кто раз увидел остров голубой, Теряет сердце здесь навеки…» Сияет Корсика передо мной С тех пор, лишь я смыкаю веки. Я со скалы, неловкий рыболов, Ненужную закинул леску. Зато легенды и дела веков Летели с башни генуэзской. Три имени — три горные орла — Поборники народной воли. Их память корсиканца сберегла, Рока, Корео и Паоли! Взлетало море синее у скал, Легчайшей бешеною пеной. И в дикой радости тебя я звал: «Карабкайся сюда, Елена!»

Гостеприимство

Мы поднимались к перевалу По нестерпимейшей жаре, Наметив твёрдо для привала Ту деревеньку на горе. Дорога пыльной, серой лентой Вилась среди сухих камней. И вдруг за ледяным абсентом Мы в кабачке нашли друзей. И как уютно стало сразу От простодушной теплоты, И, помнишь, — не моргнувши глазом, Яд мутный выпила и ты. А по зелёной нашей карте Чертил дорогу карандаш. Через всю Корсику в азарте Летел маршрут беспечный наш. С друзьями новыми, как братья, Расстались мы, сойдясь на час. Так Корсика встречала нас Благожелательным рукопожатьем.