Синий краб
Шрифт:
Но если сдаются командиры, если погибают бойцы, это еще не все. Не все, если живы трубачи.
В наступившей тишине стало слышно, как шепчут лесные вершины и попискивает ночная птица. Вовка Локтев стал продираться сквозь заросшую ложбинку на открытое место. Хрустели мелкие сучья. Костлявыми пальцами они хватали «лесного стрелка» за колени. Сухие иголки втыкались в майку и царапали кожу.
Вовка выбрался на лужайку, заросшую иван-чаем и высокими травами с мохнатыми зонтиками цветов. Что-то зашелестело и шарахнулось у Вовкиных ног. Он тоже шарахнулся и опасливо переступил сандалиями. Сердце
Вокруг поляны стояли черные сосны. Над ними висело еще не совсем потемневшее небо, а в нем еле виднелся бледный маленький месяц. Месяц-мальчишка. Такой же одинокий и потерянный, как горнист разбитой армии…
Вовка сердито тряхнул головой и поднял мятую кавалерийскую трубу.
Переливчатый сигнал атаки серебряными шариками раскатился по лесным закоулкам и полянам. Только в атаку идти было некому. Трубач Вовка Локтев остался единственной боеспособной единицей своего войска.
И, чтобы не дать врагу полной победы, он все дальше уходил в леса, играя свой сигнал: «Мы еще живы! Мы еще не разбиты совсем!»
На краю лужайки замигали фонарики, и мегафон — теперь уже голосом Степки Бродякова — проорал:
— Кончай! Перестань валять дурака! Тебе говорят — закончилась игра!
Командир… Прохлопал ушами, завел отряд в засаду, а теперь «кончай!»
И вдруг…
Смутная надежда шевельнулась у Вовки: может быть, судьи все теперь решили по-другому?
— А кто победил? — крикнул он.
— «Следопыты» победили! Не знаешь, что ли? Иди в лагерь!
— Не пойду! Я еще не убитый!
— Локтев! Немедленно возвращайся! — Это непреклонный голос старшей воспитательницы Веры Сергеевны. Когда она таким голосом что-то требует — дело опасное…
…Вовка всегда шел навстречу опасностям. Если мячом разбивали стекло и вся компания кидалась в тайные укрытия, он оставался на месте, а потом медленно шагал к горластой хозяйке. Если в переулке ему попадался Витька Зайков, по прозвищу Пузырь, со своей компанией, Вовка не прятался за угол, а шел прямо. Шел, хотя знал, что обязательно привяжутся. Он вовсе не был храбрецом и героем. Просто убегать и прятаться ему казалось страшнее, чем встречать опасность лицом. Может быть, он был даже боязливее других, он сам понимал это в душе. И, наверное, такая робость его и заставляла не укрываться от бед и неприятностей: лучше уж сразу с ними разделаться, чем долго чувствовать опасность за спиной.
Но теперь Вовка убегал, хотя в голосе Веры Сергеевны было обещание неприятностей. Он уходил все дальше и дальше в ночной лес, потому что спасал армию…
— Локтев! Ты завтра же отправишься домой! Ты сорвал костер и праздник!
— А кто победил?
— Тебе же сказали: отряд Метелкиных!
Конечно! Кто же еще мог победить?
В старину люди думали, что земля держится на трех китах. Конечно, это чушь. Но то, что второй отряд, из которого состояла главным образом армия «таежных следопытов», держался на трех братьях, — это точно!
Старший — Дима Метелкин — был командиром. А младшие, два близнеца Федя и Ромка, были адъютантами. Они так и ходили втроем: посередине тоненький, высокий Димка, а по бокам тоже худые, но поменьше Димки, его
Если бы у Вовки появились такие товарищи, он больше ничего на свете не пожелал бы. Но он понимал, что чудес не бывает. Братья Метелкины даже не догадывались, наверное, что существует Вовка Локтев. Зачем он им? Они проходили мимо не глядя. А за ними и рядом с ними шагал, бежал, торопился куда-то, пританцовывая от ожидания близких приключений, второй отряд.
Все, за что брался отряд, у него получалось. В футбол выигрывали, в конкурсах побеждали, с вожатой жили душа в душу. И не потому, что особенные. Просто дружные.
И в военной игре они оказались победителями. В первые же минуты их патрули взяли в кольцо группы «лесных стрелков», которые бестолковой толпой вели через лес Степка Бродяков и вожатая Нина (вели и болтали между собой о песенках). Поймали всех. Только Вовка ушел из плена, всхлипывая от злости и обиды.
Зачем ушел? Не ради же Степки. Ради ребят, с которыми успел подружиться за три дня. Ради Павлика. Ради своей трубы. Нельзя сдаваться, если у тебя такая труба…
Павлик был друг. Он только второй класс окончил, а Вовка уже четвертый, но не все ли равно? Они, как помнят себя, жили рядом, в одном дворе, и всегда были вместе. И всегда им было хорошо друг с другом. Весной, когда ломали старый флигель, Павлик нашел на чердаке сигнальную трубу и подарил Вовке, потому что Вовка учился в музыкальной школе. Труба была мятая, в темных пятнах, без мундштука. Лишь кое-где остались следы серебряного покрытия. Зато она была настоящая, боевая: Вовка видел такие трубы в кино про гражданскую войну. Сильно изогнутая, маленькая, в два раза короче горна, она была удобной и легкой. Ее можно было засунуть под ремень или спрятать под майку, когда сидишь в засаде. А потом выхватишь трубу — и сигнал атаки! Мундштук от обыкновенного горна вполне подошел к трубе, звук получался чистый, певучий.
— И это все, чему ты научился в музыкальной школе? — грустно говорила мама.
Ну и пусть! Зато хорошо научился. Это все говорили — и во дворе, и в лагере.
В лагере Вовка оказался случайно и незаконно. В воскресенье он приехал с мамой и тетей Надей навестить Павлика. А вечером выяснилось, что расстаться они не могут. Тетя Надя — мама Павлика — заохала. Вовкина мама сделала круглые глаза и потребовала не устраивать скандала. Но скандал-то устраивал не Вовка. Это Павлик, обычно тихий и послушный, поднял рев и заявил, что раз Вовка уезжает, то и он…
И молчаливая, грозная на вид, начальница лагеря сказала Вовкиной маме:
— Да что за беда? Пусть остается. Все равно до конца смены неделя.
— Но как же? Без путевки, без…
— Прокормим!
— Без одежды, без всего…
— Не пропадет!
И Вовка остался, как приехал — в сандалиях на босу ногу, в шортиках и желтой майке с черным всадником на груди, с надписью «Монреаль-76». И с трубой, потому что он с ней не расставался.
…По голосам Вовка догадался, что за ним идут лишь взрослые. Ребята, наверное, отправились спать. Он очень устал и, по правде говоря, не знал, что делать. Только одно знал: сдаваться нельзя!