Синий лед
Шрифт:
Дверь, рассохшаяся, из ребристых, покрытых старым лаком плашек, явно была та самая. Никита позвонил и прислушался. В квартире чирикал канареечный звонок, но больше не донеслось ни звука. Шмелев надавил на звонок снова, и уже не отпускал, чувствуя, как тает надежда. Хозяева либо затаились, либо действительно отсутствовали.
После очередного звонка за соседской дверью завозилось, зашевелилось нечто тяжелое, а затем замки лязгнули, приоткрыв щель в берлогу, откуда высунулся длинный морщинистый нос. Старуха неприветливо зыркнула на Никиту и произнесла скрипучим, как несмазанная калитка, голосом:
— Чего трезвонишь? Не открывают, значит, дома никого нет. Ходют
Никита был раздражен и потому на дискуссию не настроен, оттого ответил довольно резко, даже не попытавшись умаслить вероятный источник информации.
— Это вряд ли, — невежливо ответил он.
— Чего это? — насупилась старуха.
— Того. Нет больше милиции, переименовали. Полицию вызывайте.
Старуха пошамкала губами, словно перекатывая искусственную челюсть, и ответила с не меньшей грубостью.
— И вызову. Тоже мне умник.
Она победоносно вздернула подбородок и уже потянула на себя дверь, когда Никита, спохватившись, вымученно улыбнулся, выудил из кармана удостоверение и, описав им в воздухе кривую восьмерку, шутливо произнес:
— Не шумите, бабуля. Из газеты я. Не знаете, где хозяева?
Никита даже ахнуть не успел, как старуха молниеносно цапнула удостоверение у него из руки какой-то обезьяньей хваткой, нацепила на нос очки и тут же расплылась в крокодильей улыбке, распахивая дверь в берлогу во всю ширь.
— Или ты… Из газеты? Очень удачно, молодой человек, что вы зашли, — льстиво прошелестела она. — Я уже столько жалоб отправила, вы не представляете… А все они, Карандины! Представляете: ночь, тишина и тут — бац! Словно шваброй по голове! Музыка, визги! Устроили шалман наверху, никакого покоя. Я участковому жаловалась, в домоуправление ходила — без толку. Хорошо хоть вы пришли…
— Бабуль, секунду… — сморщился Никита, глядя, как старуха поднимает глаза куда-то в небеса. — Карандины — это сверху?
— Сверху, сверху… Заразы, сто чертов их маме! — закивала страдалица и вроде даже собралась плюнуть на пол, но передумала, угодливо заглядывая в глаза представителю четвретой власти. «Четвертая власть» осторожно вынула из пальцев соседки удостоверение и спрятала в карман. Старуха наблюдала за этим действом с неудовольствием, и даже рукой слабо дернула, как лишившийся трофея примат.
— А мне нужны хозяева этой квартиры, — настойчиво сказал Никита и для убедительности ткнул пальцем в закрытую дверь. Старуха сжала губы, явно недовольная, что до ее бед никому нет дело, и небрежно отмахнулась.
— Анжелка что ли? — презрительно фыркнула она. — Так нет ее, уже второй день нет. Она как с работы возвращается, музыку включает, а тут тихо. И оглоед ее не приходил, он всегда надымит на лестнице, хоть топор вешай.
— Это ведь не ее квартира, верно? — уточнил Никита. Внизу бахнула дверь и несколько мужских голосов принялись невнятно что-то обсуждать. Соседка Анжелики прислушалась, но Никита был ей явно интереснее неизвестных посетителей, уже вызывающих лифт.
— Снимает, у Елены Борисовны, — охотно подтвердила бабка. — Она в соседнем доме живет, а меня просила приглядывать… мало ли что… Сейчас никому верить нельзя. Вот явится такая скромница, глазки в пол, мол, студентка я, хочу квартиру снять. А что в итоге? Устроят из хаты бордель, начнут всякую шантрапу таскать, а после них в подъезде бутылки, вонь, да окурки, и гомон до ночи. Но эти вроде более-менее спокойные. А вам зачем Анжелка-то?
Никита открыл рот, затем закрыл, готовясь сказать какую-нибудь банальную историю, но не успел. Лифт с шумом остановился, и из кабинки вышел Миронов,
— Какие люди! — пропел Кирилл. — Шмелев, меня порой поражает, как ты все успеваешь. И чего тут делает независимая пресса?
При слове «пресса» мужчина с хищным лицом задергал бровями и уставился на Никиту, обшарив взглядом его фигуру, оценив сумку с фотоаппаратом. Соседка, отступив на всякий случай вглубь квартиры, слегка прикрыла дверь и робко поинтересовалась:
— А вы кто?
— А мы, мадам, полиция, — хохотнул Миронов и добавил, посерьезнев. — Соседи ваши дома?
— Расскажите им про Карандиных, — ехидно посоветовал Никита, предчувствуя, что его все равно выставят прочь.
— Про каких-таких Карандиных? — насторожился «ястребиный профиль». Вдохновленная старуха выскочила на лестничную клетку и принялась восторженно выкрикивать слова жалоб на соседей, превративших, по ее мнению, жизнь окружающих в ад. Лица полицейских скучнели, особенно у участкового, который наверняка о нехорошей квартире слышал, но помочь ничем не мог, или не хотел.
Миронов Кашлянул и вскинул вперед руку, загораживаясь от потока жалоб, перемешанных с бабьей бранью.
— Мамаш, Карандиными мы потом займемся. А сейчас меня хозяева этой квартиры интересуют.
Старуха открыла рот, но Никита, лелея последнюю надежду, успел ее опередить.
— Елена Борисовна, хозяйка, живет в соседнем доме. Бабуль, вы бы ей позвонили?… Кирилл, можно мне поприсутствовать? Вам ведь все равно понятые будут нужны?
— Майор, я вам настоятельно рекомендую убрать прессу с места осмотра, — сказал следователь скучным холодным тоном. Никита зло сжал губы, но возражать не стал, понимал — бесполезно. Вместо этого он с деланным равнодушием уставился в пол, внимательно вслушиваясь: а ну как ляпнут правоохранительные органы что-нибудь полезное?
Органы хранили стоическое молчание, зато вернулась соседка и отрапортовала:
— Я Елену Борисовну предупредила, сейчас она придет. А что случилось то?
Кирилл мягко взял за локоть упирающегося Никиту и настойчиво попросил:
— Никит, шел бы ты, в самом деле, отсюда. Видишь — следствие против прессы.
Никита послушно кивнул. В голосе Миронова прозвучало нескрываемое ехидство, видно, следствие он и сам не жаловал. К тому же настаивать действительно не имело никакого смысла. Внутрь не пустят, вместо этого отправят в кутузку на пятнадцать суток с обвинением в хулиганстве или препятствованию следственных действий, да еще и аккредитации лишат, хотя аккредитация — не самая великая беда журналиста. Все равно пресс-служба внутренних дел стала работать из рук вон плохо после смены руководства. Новый начальник не желал выносить сор из избы, и потому газеты и телевидение потчевали унылыми пресс-релизами о доблестной службе патрульно-постовой службы, вялыми информации о задержании очередного торговца гашишем и количестве дорожно-транспортных происшествий. Все эти материалы были безликими, скучными и абсолютно не вызывали интереса. Так что более-менее стоящим репортерам приходилось добывать интересные истории, основываясь на свои источники. И лишиться этих источников было куда страшнее. Пресс-служба все равно не редактировала списки журналистов, даже отлученных от информации волею главного начальника, и те исправно получали скупые пресс-релизы. А вот рассорившись с информаторами можно было в одночасье все потерять. И что делать? Описывать городские праздники, такие же бессмысленные в своей одинаковости?