Синий махаон
Шрифт:
Ещё несколько минут назад я почти ненавидел его. За неуловимость, за насмешки надо мной. Вот он у меня в руках, и я испытываю чувство привязанности, почти любовь.
Я держу за туловище прекрасную бабочку, вижу зелёное свечение, исходящее из глубин её ячеистых глаз, чувствую упругое напряжение и дрожь сильного тела. Я должен сжать пальцы, всего лишь! Уложить то, что было бабочкой, в бумажный пакетик, привезти в Москву, расправить и поместить на пустующее место в коробке.
Но я почему-то не испытываю радости. У меня ощущение, что я совершаю подлый поступок, предательство. И пальцы не сжались, их давление становилось всё слабее, пока алексанор не выскользнул из их ослабевшей хватки.
Я
Отпустить алексанора! С моей стороны, это было непрофессионально. Но ведь я любитель.
Загадка кленового бочонка
Во многих областях нашей бескрайней страны живут свои неповторимые бабочки. Но особенно богат необычными бабочками наш Дальний Восток.
Однажды в июле я шёл по едва заметной тропинке среди бескрайнего и потому довольно скучного леса.
Сплошняком стоят дубы, берёзы с лохматой красноватой корой, берёзы с чёрной корой, берёзы небрежно побелённые, ещё какие-то берёзы и просто берёзы. А над тропой нависали лианы, её перегораживают кусты элеутерококка, сирени и клёна, и дальше двух шагов ничего не видно.
А тропа то и дело норовит исчезнуть в зелёных зарослях папоротников и неведомых кустарников.
В дальневосточной тайге под пологом леса, в тенистых оврагах и на солнечных полянах часто попадается красивый кустарник — элеутерококк. Его стебли покрыты мелкими острыми колючками. Осенью на концах стеблей вырастают шары из черных душистых ягод. Но самое ценное в этом растении — его корень. Из него получают лекарство, которое повышает работоспособность человека, снимает усталость.
В тайге всегда полумрак. Лишь в редких местах лучи солнца пробиваются до земли и освещают заросли папоротников, мелких кустарников и трав.
В очередной раз я перелез через упавший поперёк тропы огромный ствол трухлявой липы и вдруг увидел зелёный плод, висящий на длинном черешке, и размер немалый — с крупную сливу.
Я уже привык к массе удивительных растений в Уссурийской тайге, но теперь удивление перешло все границы — плод висел на клёне. Он был очень твёрдый, как орех, шершавый и вдруг... запищал, когда я взял его в руки. Как телефон при сигнале «занято», только более мелодично и отрывисто. (Позднее я находил такие «орехи» на дубовых и других кустах. Принесённые домой, они иногда будили меня по ночам своим писком.)
Кленовый бочонок.
Приблизительно через неделю я нашёл на клёне толстую гладкую зелёную гусеницу и посадил её в большую банку.
Каждый день я ставил в банку свежую ветку, но гусеница отказывалась от еды,
И однажды утром она исчезла, растаяла. С изумлением я перебирал листочки и веточки. Исчезла из плотно закрытой банки! Ты уже догадался, что вместо гусеницы на одной из веточек висел знакомый ярко-зелёный, как лист, бочонок. И он тотчас же сообщил мне, что «занят». Значит, кленовые бочонки — это коконы какой-то бабочки.
Теперь я немного сожалею, что не вскрыл один из бочонков и не узнал, каким способом он пищит, но тогда мне жалко было его губить.
Прошёл месяц. Я вернулся в Москву и продолжал исправно получать сигналы из бочонков и даже демонстрировал это чудо гостям.
А однажды в середине сентября я был разбужен неимоверным шумом. По комнате, натыкаясь на стены, летали две крупные бабочки. Я зажёг свет и увидел красно-коричневых, с круглыми прозрачными окошками на каждом крыле самцов сатурний-родиний.
Я бросился к бочонкам. Два из них были лёгкими и не подавали сигналов. Они уже не были заняты.
А на следующую ночь мне опять не пришлось спать. На этот раз по комнате летала ярко-жёлтая, с такими же прозрачными окошками и более крупная самка.
На юге Приморья родинии летают осенью, когда желтеют или краснеют и опадают листья клёна. Самцы родиний порхают во время листопада, не отличаясь ни цветом, ни манерой полёта от красных падающих листьев.
Теперь ясно, кто строит зелёные бочонки, но осталась загадка, зачем бочонки оповещают, что они «заняты».
Бабочки и самолеты
Жил я на Дальнем Востоке в маленькой избушке. Избушка стояла среди тайги, и лишь узкая дорожка, по которой раз в неделю приезжал на мотоцикле егерь, связывала её с миром.
Где-то, говорят, совсем недалеко, за горным хребтом, плескалось прохладное Японское море, но о том, что я нахожусь рядом с границей, напоминали лишь невидимые самолёты, пролёт которых сопровождался гулким ударом сверхзвуковой волны. Справа от избушки стоял дровяной сарай, где под старой полусгнившей доской жил чёрный с жёлтым, почти двухметровый лакированный полоз. Кроме меня и полоза, других постоянных обитателей не было, и дверь в избушке никогда не закрывалась.
Впрочем, нужно упомянуть ещё небольших одноцветных тёмно-бурых бабочек-толстоголовок, которые всё время порхали на полянке перед крыльцом и иногда совершали облёты комнатушек в доме, очевидно считая их частью своей территории.
Вскоре я обнаружил, что бабочки считают избушку ещё и своим убежищем.
Я сидел за столом, разбирая собранные во время экскурсии материалы, когда сверхзвуковой удар заставил вздрогнуть наше ветхое строение. И в тот же миг целая толпа толстоголовок ворвалась в комнату.
В панике и страхе они метались по комнатам, но потом постепенно успокоились и стали по одной покидать дом.
Много раз наблюдал я такую картину, и мне даже стало казаться, что около нашего дома особенно много толстоголовок именно потому, что дом представлялся им надёжным убежищем от страшных ударов.
Толстоголовка охристая.
Синий махаон