Синий мопс счастья

Донцова Дарья

Кое-как расцепив стаю, я стащила с собак комбинезоны и вернулась на кухню. Вовка, успевший к тому времени благополучно съесть приготовленные мною бутерброды, ехидно поинтересовался:

– Ну, чего? Успокоилась?

И тут я просто слетела с катушек.

– Нет, какое безобразие! Помог, называется! Теперь мне придется сушить собачью одежду, менять белье на кровати, мыть полы, ванну и покупать себе новый крем! Ты разбил банку!

Костин побагровел, отодвинул пустую тарелку, встал и заявил:

– Неудивительно, что тебе никто помогать не хочет.

Вот сегодня я решил облегчить вашу жизнь, мадам, и получил скандал.

У меня пропал дар речи. Майор спокойно ушел, я плюхнулась на стул. Ну и ну. Он всерьез говорил о помощи? В груди начала подниматься темная волна гнева, я схватила мобильный, вот сейчас выскажу Костину все, что про него думаю!

Но не успела я набрать его номер, как сотовый зазвонил сам.

– Алло, – прошипела я, ожидая услышать извинения Вовки.

Но в ухо вонзился визгливый дискант:

– Екатерину Андреевну Романову позовите, пожалуйста.

– Она на работе. Кто говорит?

– А это из школы, Кирилл…

– Что случилось? – испугалась я.

– Так, ну, того, в общем…

– Скажите нормально, что произошло?

– Не орите, – пошла в атаку тетка, – мы тут ни при чем, покупаете детям всякую дрянь иностранную, потом удивляетесь и на нашу столовую валите…

– Господи, да что стряслось?

– Ну… траванулся он, лежит у медсестры в кабинете, но мы ни при чем…

Не дослушав, я схватила с вешалки куртку и ринулась вниз.

Бедному Кирюшке катастрофически не везет со школой. Сначала он ходил в жуткое учебное заведение, по недоразумению носящее название «гуманитарный лицей». Педагоги там подобрались пакостные, директриса была откровенной сволочью, завуч походил на надзирателя в концлагере. Поэтому мы перевели мальчика в другую, самую обычную школу. Но не успела я вздохнуть с облегчением, как случилось новое несчастье. Дело в том, что здание учебного заведения, куда теперь с радостью бегал Кирюша, расположено в самом центре Москвы, вблизи станции метро. Парадный вход школы выходил на тихую улочку, а через пару метров, минуя проходной двор, вы оказывались на Тверской.

Одним словом, этот дом приглянулся некоей богатой и чиновной особе, захотевшей разместить в нем штаб-квартиру своей партии. Началась нешуточная борьба, директриса сражалась, аки лев, родители бегали по разным инстанциям и пачками писали письма мэру. Но депутат закусил удила и не отступался. В конце концов он натравил на школу особую комиссию, которая вынесла заключение: дом стоит слишком близко от магистрали, детям нельзя учиться в нем, им вредно дышать выхлопными газами, долетающими в цитадель знаний с Тверской. Лично мне непонятно, почему за шестьдесят лет существования школы никто никогда не говорил о ее невыгодном местоположении.

Но факт остается фактом. Школе выделили другое здание, на краю Москвы, и Кирюше пришлось вновь идти на учебу в другое место. Чтобы успеть к первому уроку, ему пришлось бы вставать в пять утра.

Мы с Катей подумали и приняли соломоново решение: в выпускном классе, до которого

Кирюшке остался год, отправим его в экстернат, где он будет усиленно готовиться к поступлению в институт, а пока пусть ходит в школу около дома, чтобы не тратить несколько часов на дорогу.

Поэтому сейчас Кирюша посещает самое заурядное заведение, которое расположено у нас под окнами. Слава богу, там детей не притесняют, просто их не замечают и ничему особо не учат. Но мы не волнуемся, знания Кирюша с сентября получает от наемных репетиторов. Кстати, Лиза тоже теперь учится с ним в одном классе.

Добежав до школы, я отыскала кабинет медсестры и увидела там иссиня-бледного Кирюшку, лежащего на топчане, накрытом оранжевой клеенкой.

– Котик, что с тобой! – кинулась я к нему.

Кирюшка не отвечал, я потрогала его лоб. Кожа оказалась липкой и холодной.

– Что же «Скорая» до сих пор не едет? – вырвалось у меня.

– А я ее не вызывала, – ляпнула толстая тетка в белом халате, восседавшая за письменном столом, – ясное дело, отравился. Забирайте домой!

От возмущения я вначале поперхнулась, но потом налетела на меланхоличную медсестру:

– Вы с ума сошли! Ребенку плохо, а никто не позвонил доктору!

– Я сама медик и прекрасно понимаю, в чем дело! – бросилась в атаку толстуха. – Кормите детей марсами да сникерсами, даете с собой бутерброды, вот и результат! Тошнило его, прямо страсть как, теперь вот лежит.

Дрожащими руками я вытащила телефон.

– У нас в столовой исключительно диетические продукты, – злилась фельдшерица, – севодни сосиськи с гречей давали и кофе, растворимый, отечественный, первый сорт, со сгущенкой. Чем там травануться можно? А? Нет, все родители, наложуть колбасы всякой…

Вызвав в школу медиков, я попыталась напоить Кирюшку водой из бутылки, не достигла успеха, перепугалась еще больше и услышала новую порцию упреков от медсестры:

– Во! Французская бурда! Купили хрен знает что в пластике. Свое надо брать, боржоми!

– Боржоми не наше! – рявкнула я.

– А чье же?

– Источник принадлежит Грузии.

– Вона, умная какая, – завела было бабища, но тут наконец появились две суровые женщины с железным чемоданом.

Остаток дня я провела с Кирюшкой и прочими домочадцами в больнице. Узнав, что мать больного мальчика их коллега – оперирующий хирург, медики стали приветливее, более того, они без всяких споров перевели Кирюшу в клинику к Катюше, где его сразу окружили пристальным вниманием и заботой.

Около полуночи Катя прогнала нас домой.

– Нечего тут всем толкаться, – сурово сказала она, – ступайте спать.

Мы с Сережкой и Юлечкой возвратились домой, попили чаю и уставились друг на друга.

– Ну и ну, – покачала головой Юля, – вчера Ада, сегодня Кирюха.

– Чем же он траванулся? – спросил Сережка.

Я пожала плечами:

– Наверное, сосисками, которые давали в школе. Сам знаешь, какую еду детям привозят.

– Кирюха не ходит в столовую, – напомнила мне Юля.