Синтаксис любви
Шрифт:
Нельзя не восхититься широтой интересов 2-й Логики. Ее интересует едва ли не все, что происходит в мире, от глобальных проблем до самых мелких. Подстать интересам и память “ритора”, объемистая, хорошо держащая и универсальные концепции, и незначительные факты, подобно чулану скупца, хранящая все, что попадется на пути. И в такой всеядности памяти 2-й Логики есть свой резон. Один Бог ведает, с чего может начаться дорогой сердцу “ритора” разговор, что послужит отправной точкой: мелочь или сверхидея. Главное участвовать, а для полноценного участия необходима объемистая, лишенная спеси память.
Впрочем,
Не знает себе равных 2-я Логика и в качестве комментатора, истолкователя чужих идей. Иллюстрацией данного положения может послужить характеристика молодого, в то время увлеченного гегелевской диалектикой, Михаила Бакунина: “Бакунин обладал великолепной способностью развивать самые абстрактные понятия с ясностью, делавшей их доступными каждому, причем они нисколько не теряли в своей идеалистической глубине…Бакунин мог говорить целыми часами, спорить без устали с вечера до утра, не теряя ни диалектической нити разговора, ни страстной силы убеждения. И он был всегда готов разьяснять, объяснять, повторять без малейшего догматизма.”
Как ни любит “ритор” совместные интеллектуальные пиршества, одновременно он безукоризненно владеет искусством отбрить, заткнуть рот оппоненту. Приведу примеры из жизни уже известным нам тиранов. Про Сталина рассказывали, что, когда Орджоникидзе, узнав об обыске, учиненном на его квартире НКВД, позвонил своему деспоту и высказал возмущение, то услышал в ответ: мол, НКВД — это такая организация, что может и у Сталина сделать обыск. Немая сцена. Однажды к императору Тиберию прибыла делегация троянцев и с большим опозданием выразила ему соболезнование в связи со смертью сына. Реакция Тиберия была мгновенной, он в ответ выразил им соболезнование по случаю гибели лучшего из троянцев — Гектора. Немая сцена.
Независимо от быстроты и точности острот 2-й Логики необходимо отметить в целом как характернейшую черту — большую скорость процессов, идущих в ее мозгу. Мгновенно из тайников памяти извлекается нужная информация, мгновенно и с полуслова усваивается, стремительно просчитываются варианты и рождаются гипотезы. Складывается впечатление, что по нейронам “ритора” импульс бежит быстрее, чем у остальных людей. Наблюдая вблизи работу 2-й Логики, невольно чувствуешь себя арифмометром, стоящим рядом с компьютером.
Единственный, пожалуй, недостаток 2-й Логики, являющийся продолжением ее достоинств, заключается в том, что мышление “ритора” скорее тяготеет к тактике, чем к стратегии. 2-я логика и не стремится к чему-то долгосрочному, масштабному, законченному, ее больше интересует сиюминутная, близкая по целям интеллектуальная игра. Очень хорошо эту особенность 2-й Логики на примере Ленина описал Виктор Чернов: “Прежде всего он мастер фехтования, а фехтовальщику нужно совсем немного способности к предвидению и совсем не нужны сложные идеи. Фактически ему не нужно слишком думать: следует сосредоточиться на каждом движении противника и управлять собственной
Интеллект Ленина был острым, но не широким, находчивым, но не творческим. Мастер оценки любой политической ситуации, он мгновенно осваивался в ней, быстро оценивал все ее новые повороты и проявлял недюжинную политическую сообразительность. Это совершенное и быстро срабатывающее политическое чутье резко контрастирует с абсолютно необоснованным и фантастическим характером всех исторических прогнозов, которые он делал на сколько-нибудь продолжительный срок, — любой программы, охватывающей нечто большее, чем сегодня и завтра.”
Будучи тактиком, а не стратегом мысли “ритор” и не стремится к обретению конечной истины, после чего, естественно, нужна в его быстром, подвижном уме должна просто отпасть. В этом смысле характерно одно признание Лессинга. Он писал: ”Ценность человека определяется не обладанием истиной, подлинным или мнимым, но честным трудом, употребленным на то, чтобы достичь истины… Если бы Бог, заключив в свою правую руку истину, а в левую — вечное стремление к истине, но с тем, что я буду без конца заблуждаться, сказал мне:”Выбирай!” Я бы смиренно приник к Его левой руке, говоря: “Отче, дай! Чистая истина — она ведь для Тебя одного”.
“Ритор” не большой охотник до письменного изложения своих взглядов. И это понятно. Его страсть — живое общение, а не сражение с мертвым листом бумаги. Записывать за собой он предоставляет другим, как это делал Сократ, согласившись на запись Платона. Но что еще более отвращает 2-ю Логику от кабинетной работы — это невозможность ограничить себя какими-то рамками, найти начало и конец мысли. Мышление для “ритора” — прежде всего процесс, движение, поток, и попытка вырвать из него что-либо не более плодотворна, чем попытка вырезать кусок реки. Поэтому, если он и садится за стол, то делает это с большой неохотой, по какому-либо конкретному поводу, и рукопись его выглядит чем-то без начала и конца, фрагментом безбрежного, нескончаемого опуса.
Единственно, когда 2-я Логика охотно обращается к бумаге — это во время вынужденного одиночества. Именно будучи обреченной на молчание, она обращается к такому суррогату, как бумага, и обычно заводит дневник. Но сильно заблуждается тот, кто думает, что это дневник в обычном смысле этого слова, как тайный поверенный сокровенных дум. Ничего подобного. Это судовой журнал мысли, прямо предназначенный для постороннего чтения. Один мой знакомый после длительных отлучек не просто давал, а принуждал читать жену свой дневник-журнал.
Еще одна заметная и забавная черта характера 2-й Логики — страсть делать пометки в книгах, особенно библиотечных. Читая с карандашом, она обильно уснащает страницы чертами, восклицательными и вопросительными знаками, “nb” и т. д. Обычно феномен страсти к чирканью в книгах объясняется двояко: либо бескультурьем, либо желанием прочнее запечатлеть в памяти наиболее важные места. Но в действительности истоки этой страсти иные. Пометки в книгах — типичная для 2-й Логики форма общения, послание всем грядущим безымянным обладателям книги, попытка заочного обмена мнениями.