Синтез
Шрифт:
— Как ты можешь думать не «про это»? Хочешь разбить все женские сердца вокруг себя?
— Да, подожди ты. Обещаю, расскажу потом. Тут другое. Я решил сделать репортаж о выборах.
— Оригинально! Насколько я могу предположить, в преддверии выборов, сейчас все только и пишут о выборах.
— Да нет. Помнишь, в ресторане…
— Ой, не напоминай мне про ресторан…
— Да ладно. Так вот, помнишь, Маркес рассказывал про кубок?
— Какой кубок?
— Ну, тот, который, если его возьмет в руки кто-то королевской крови, начинает
— Ой. Ты веришь в это?
— Да не в этом дело. Маркес не будет молоть чепуху. В общем, я решил выяснить всё об этом, и если получится, попасть Орден и…
— Успокойся. Ты только сегодня интервью брал. У тебя какая-то повышенная работоспособность. Как, кстати, прошло? Ты что-то так много всего говоришь, но ничего не заканчиваешь.
— Да, что-то не очень оно получилось. Джон всё торопился куда-то. Вечером продолжим. Вообще, думаю, сделать не интервью, а просто написать репортаж о группе.
— Как группа-то называется?
— «Аллергия».
— О как. На кого аллергия?
— Кстати, я то же самое спросил у Джона. Он ответил, что аллергия у него «на это всё».
— На что, на всё?
— Да на все вокруг. Он философ, и всё такое.
— Угу, философ-аллергик. Кстати, у меня есть один философский вопрос. Каким образом меня выпустили из полиции?
— А каким образом тебя выпустили?
— Вот я и не знаю. Ты же был на свободе. Мне сказали, что ресторан забрал заявление и что за меня кто-то заплатил.
Максим загадочно посмотрел на Акиру.
— Нет предположений? Я как-то сразу не придал этому никакого значения, а сейчас…
Максим вдруг подумал о письме, о встрече на Триумфальной площади, и решил, что всё это каким-то образом связано. «Ага, они сами меня вытащили из полиции, чтобы встретиться. Как я им видимо нужен… Или, наоборот, не нужен? А вытащили меня, чтобы… Убить? Чушь! Или это не они?»
— В общем, не пойму, кто это, — продолжил он вслух.
— Ну и ладно. Выпустили и хорошо, — констатировал Акира.
— Интересный ты журналист. Какие-то кубки мистические тебя интересуют, а вот тут живая необъяснимая ситуация, и любопытство твоё пропало. Или, тут к гостям так относятся, что и из тюрьмы вытащат, если что? Кстати, я уже и забыл о том, что я гость. Так, всё, я пойду собираться. В половине третьего мы будем на месте. У меня не так много времени.
— Да с кем у тебя свидание? — полюбопытствовал Акира.
— С Джоном-философом-аллергиком.
— Его фамилия Купер.
— Хорошо, с Джоном Купером.
— Я серьезно, — не унимался Акира.
Максим загадочно посмотрел на него. В этот момент у него промелькнула мысль, рассказать Акире про письма. Но он не стал.
— Не скажу.
— Свобода — вещь сугубо индивидуальная. Поэтому, если человек говорит, что он свободен, а ты не видишь никаких признаков этой самой свободы и не можешь понять, почему это он так решил, то и не пытайся. Он всё равно будет прав для самого
Джон Купер сделал глубокую затяжку и пустил длинную струю сигаретного дыма в потолок. Купер был чуть выше среднего роста. Он был строен, но худощав. Выразительные серые глаза смотрели по-доброму хитро и иногда мимо собеседника, устремляя взгляд, в моменты задумчивости, куда-то сквозь стены. На вид это был обычный молодой человек, одного с Максимом возраста. Густые волнистые волосы, спадавшие на плечи, были, пожалуй, единственным, что могло позволить думать о нём, как о представителе чего-то неформального. Хотя, вряд ли рок-н-ролл всё ещё можно отнести к этому самому неформальному, как бы формально или неформально это не обозначалось. Тем не менее, Максим ожидал увидеть что-то взрывное, как он сам выразился, хотя и не мог озвучить, что он под этим подразумевал. Купер говорил, то растягивая слова, то наоборот, принимая темп скороговорки, словно его мысли носились в голове с переменной скоростью. Когда он говорил, на лице его играла еле заметная улыбка.
— Вообще, люди боятся свободы, — продолжал Купер.
— Своей? Сугубо индивидуальной? Боятся того, что они свободны? То есть, боятся они её, уже имея, или боятся её приобрести? — спросил Максим.
— Боятся приобрести, боятся столкнуться с ней.
— А как они сами могут определить нечто свое индивидуальное, как свободу, если кроме них этого никто не понимает? — спросил Максим.
— В том-то и дело. Люди всегда боятся неизвестного. А значит, не будут они ничего ни определять, ни стараться что-то понять…. Ну, в большинстве.
— А в меньшинстве? На мой взгляд, если свобода для каждого своя, то её приобретение процесс непроизвольный. То есть, в этом случае, в какой-то момент человек вдруг осознает, что он свободен. Ну, не определяет же он свою свободу заранее?
— Почему бы нет? — возразил Джон.
— Потому что, если кто-то определил для себя понятие свободы, пусть и, заявив о том, что она исключительно его, личная, то кто-то другой или другие, вполне согласятся с его определением, и эта свобода уже не будет индивидуальной.
— А зачем ему заявлять о свободе? — удивленно спросил Купер.
— Не о свободе, а о том, что это такое, свобода.
— Хорошо, зачем ему говорить о том, что такое свобода, если она его личная, и не похожа на чью-либо ещё?
— Так! Давай сначала. — Максим начал путаться. — Человек, каждый отдельно взятый человек, уверен в том, что он знает, что представляет собой его свобода?
— Не обязательно.
— Так как он определит, свободен он или нет?
— Он это почувствует, — как само собой разумеющееся сказал Купер.