Синто. В одну и ту же реку. Часть 4. Чужие звезды
Шрифт:
Викен сломанной куклой лежащая в кресле… Странный мертвящий холод от этого зрелища… Я не знал, что такое может быть со мной. Злость и раздражение на всё связанное с хином-палачом. Мне стоило нескольких часов самокопания, понимание того, что я ревную. Ревную абсолютно чужую мне девчонку-иностранку. Ревную зло и яростно, скрывая от самого себя такое глупое и недостойное чувство.
Вот поэтому я и не хотел с ней говорить — если я выплесну на нее всю правду, если я сообщу ей, что люблю ее странно и дико, удивляясь сам этой любви, вряд ли эта информация подымет
Но поговорить надо, надо понять, что ее держит, что не дает жить дальше.
— Александр Викторович, — Таисия зовет уже не первый раз.
— Да
— Можете зайти, она уже приходит в себя.
Я зашел в крохотный бокс с регенератором.
Мне отчего-то казалось, что Викен должна сильно похудеть за эти дни… Глупо… Питание было налажено, а регенератор заботился и о тонусе мышц в том числе, так что с телом все было в порядке. А вот лицо, голова… Волосы были спрятаны под шапочкой, уродуя форму головы, на глазах маска-очки. И очки и шапка подклеены, чтоб не затекал реген-раствор. Две мягкие трубочки заведены в… нос, его тоже восстанавливать и восстанавливать…
Она лежала утопленная в растворе. Как с ней разговаривать?
Я оглянулся на Таисию, та поняла мое замешательство.
— Она все слышит и синтезатор речи дает ей возможность отвечать, — донесся из динамиков чуть искаженный голос доктора.
Я не припомню в своей жизни случая до этого дня, когда я абсолютно не знал что сказать и что сделать. Никогда еще не чувствовал себя столь жалким и беспомощным, как в тот момент, нависая над регенератором.
— Викен… Викен…
Она сфокусировала взгляд на мне, но что она чувствует и думает, понять было невозможно — очки и мутноватый раствор мешали рассмотреть.
— Через сорок часов мы будем возле Святорусской. Тебе надо выйти из регенератора и освоиться к моменту посадки…
Всё тот же немигающий взгляд, я наклонился к куполу, стараясь рассмотреть, уловить хотя бы намек ее эмоций.
— Викен, ну что же ты? — вырвалось у меня.
Глаза закрылись, а я в досаде закусил губу, не время для упреков, даже мягких. С минуту длилось молчание, я лихорадочно искал слова, но что скажешь? Потерпи несколько месяцев и все вылечится, лицо станет таким как прежде? Она сама это прекрасно знает. Утешать, что мол это всё пустяки? Вранье. Не пустяки. Восстановление будет той еще пыткой. А женщине ходить с пластырем на все лицо…
— Я выйду, как только доктор выпустит меня, — вдруг прозвучал чужой женский голос. Синтезатор, будь он неладен… Глаз она так и не открыла.
— Хорошо… Я буду ждать…Возвращайся.
Наградой мне был пристальный взгляд. Ведь ей еще хуже видно, чем мне, пришла запоздалая мысль.
Таисия не стала откладывать «выход» и через три часа я снова спешил в медотсек — забирать. Забирать свою… синто.
Когда я зашел, доктор давала последние наставления.
— Любые, я подчеркиваю, любые странности или ноющая боль — сразу ко мне. Не стесняйся и не думай, что я приму тебя за ипохондрика. Лучше ты придешь
— Я поняла вас, доктор, — глухой голос, но такой родной. Викен приподнялась в кресле и оглянулась… «Банка» на лице… Намордник, студенистый пузырь грязно-розового цвета с щелью рта, все подклеено и закреплено эластичными повязками. Наверное противное зрелище, но не для меня, я был рад видеть ее глаза и тому что мог читать эмоции. Сейчас она был напугана, моя маленькая синто прятала страх.
— Таисия Никифоровна сказала, что тебя пока нельзя оставлять одну, — начал я.
— Да, — с готовностью подтвердила доктор, — и каждые три-четыре часа на осмотр, не считая до и после сна.
— Расположишься в моей каюте, — продолжил я, — места хватит.
И я помог встать ей с кресла, девчонка все еще была очень слаба, но уже хотела быть самостоятельной.
— Мне не стоит обременять собой моего Cана, — произнесла она, глядя в пол.
«Ну нет, к прежним играм мы не вернемся».
Я нежно погладил ее по голове и туго заплетенной косе, она удивленно вскинула глаза.
— Ты меня совсем не обременишь, — с улыбкой заверил я, — Пойдем.
И я, взяв ее за руку, повел из медотсека.
Это глупо, это полный идиотизм, но я был счастлив оттого, что она послушно идет рядом, словно маленькая девочка.
Когда мы зашли ко мне я, оставив ее в гостиной, отправился в спальню достать вторую подушку и одеяло.
— Сейчас бортовая ночь, — крикнул я из спальни.
— Я поняла, — глухо ответили мне, — Вы хотите спать? — она стояла уже на пороге комнаты.
— А ты нет?
Она пожала плечами.
— Я немного устала.
— Двоим места хватит с лихвой.
Она молча кивнула, соглашаясь, я был готов спорить и уговаривать, но не пришлось. С ней никогда не знаешь чего ждать. Синто…
— Идите в душ первым, я буду долго возиться.
— А тебе можно? — не удержался от вопроса я.
Она не разозлилась на такой избыточный контроль, опять кивнула
— Не переживайте.
Два простых слова, мягко и понимающе.
Такого не было ни разу за все эти месяцы.
Захотелось подойти и обнять ее крепко-крепко, целовать лоб, глаза, ушки, гладить волосы… Это желание было столь сильным, что я схватил полотенце и поспешил в душ, дабы не натворить лишнего.
Когда я вышел, она сидела в гостиной, уставившись в одну точку, так сидят люди во власти воспоминаний, не в силах их отогнать. Наплевав на неподобающий вид, я подошел и присел рядом.
— Не можешь забыть?
«Не может… Только вот что? Пытки, или умирающего палача, или еще что-то?»
Она смутилась и пожала плечами. Я взял ее за руку
— Вы не употребляете алкоголь считая, что все нужно переживать не затуманивая разум, но это просто один из способов снять напряжение. Он помогает тогда, когда на пси-техники не остается сил ни душевных ни физических. Никогда не думал что буду уговаривать кого-то напиться, сам почти не пью, ты знаешь… Но тебе сейчас нужно… нужно отпустить вожжи, нужно выплеснуться…