Сионистское движение в России
Шрифт:
Л. Моцкин: «Герцль — самое глубокое переживание всей нашей жизни. Первый сионистский конгресс был для нас, как башня, упирающаяся вершиной в небо: чем дальше от нее отходишь, тем явственней ее масштабы и вышина. Чем дальше в прошлое уходил от нас конгресс, тем выше для нас, его очевидцев и его свидетелей, возносилась его вершина. Что было особенно привлекательно на Первом конгрессе, так это нелицеприятная смелость, с которой он обратился к евреям и всему миру.
После пророческого выступления Нордау многие от изумления заметались, пораженные неожиданностью, и самые старые участники конгресса превратились в самых юных; главные скептики среди нас лишились дара речи, неверующие
То, с чем Моше Гесс (Мыслитель и публицист, друг и сподвижник Карла Маркса, автор книги «Рим и Иерусалим» (1862), в которой он определил евреев не как религиозную группу, а как нацию, и предсказал возврат в Сион на социалистических началах.), Леон Пинскер и другие предшественники Герцля обращались к своим соплеменникам, — с этим непреложным требованием Герцль впервые обратился ко всему человечеству; и голос Первого конгресса явился неким откровением не только для евреев, но и для неевреев.
Причем носителем этого откровения был человек, который сам казался нам чудом. Уже тогда мы по достоинству оценили его и его жребий, отбросив все малозначительное и запомнив самые высокие его действия и минуты. Всем последующим движением еврейских масс мы обязаны Первому конгрессу и тому мужеству, которым он наделил наши сердца».
Нахум Соколов, редактор газеты «Хацфира», не присоединившийся к Ховевей Цион и даже выступавший против них, встретил появление Герцля на общественной арене критикой и отмежевался от него.
Но при первой же личной встрече был совершенно покорен личностью Герцля и превратился в пламенного сиониста. В своих воспоминаниях о Первом конгрессе он пишет: «На Первом конгрессе в 1897 году я увидал невиданное: вершину еврейского энтузиазма в ярчайшем накале. Никогда не забыть мне этого зрелища. Озаренное нимбом времени, оно навсегда останется в моей памяти, как вечное откровение». О личности Герцля он сказал: «Он родился вождем и властителем. Он знал, чего хочет, и умел настоять на своем. Была в нем наивно-целомудренная простота, первозданная цельность. Герцль времен Первого конгресса и есть подлинный Герцль — человек эпохи, пропитанный свободолюбивыми идеями, исполненный благородства и уверенности в себе. Герцль предвосхитил нас. И это было — как мистическая загадка. Он совершил все, о чем мы мечтали. Он создал из конгресса еврейскую трибуну. Он объединил всех евреев, сохранивших верность национальному чувству».
Ассимилированные евреи в Германии и остальных странах Запада, причислявшие себя в плане национальном к народам, среди которых они проживали (хотя неевреи категорически отвергали эти поползновения), смотрели на русских евреев свысока. Евреев Восточной Европы они считали второсортными и в культурно-духовном плане отсталыми.
Неудивительно, что и во взгляды Герцля что-то бессознательно проникло от этого стереотипа. И вот, на Базельском конгрессе он впервые лицом к лицу встретился с представителями русских евреев и вступил с ними в личные контакты. Встреча оказалась для Герцля наиболее глубоким переживанием на конгрессе, как он это сам потом отметил в статье о евреях России, напечатанной в газете «Ди Вельт». Это открытие пробудило и упрочило в нем самое уважительное отношение к типу русского еврея.
По поводу высокомерия евреев Запада и их взгляда на евреев России Герцль писал, что «варваром» всегда считается тот, кого не понимают. Именно так относятся к евреям Восточной Европы, принимая их за существа грубые и примитивные. «Какое заблуждение! Признаюсь, для меня появление на конгрессе
Последнее подтверждалось также очевидцами, видевшими их в России на работе в мастерских и сельском хозяйстве.
В трудолюбии еврейских рабочих и ремесленников Герцль видел один из залогов осуществления своей сионистской программы, относя на их долю работы по первичному возделыванию земли в Эрец-Исраэль. Что касается господствовавшего тогда неверного представления о духовном уровне евреев России, то Герцль по этому поводу говорит: «Мы всегда были убеждены, что они нуждаются в нашей помощи и духовном руководстве. И вот на Базельском конгрессе российское еврейство явило нам такую культурную мощь, какой мы не могли и вообразить… На конгресс прибыло из России около семидесяти человек, и мы, без сомнения, можем утверждать, что они выражают мысли и чувства пяти с половиной миллионов русских евреев».
Герцль продолжает: «Какой стыд, что мы верили, будто превосходим их. Образованность всех этих профессоров, врачей, адвокатов, инженеров, промышленников и купцов уж наверняка не уступает западноевропейскому уровню. В среднем, они говорят и пишут на двух-трех современных культурных языках, а что каждый из них, несомненно, силен в своей профессии, это можно себе представить по тяжким условиям борьбы за существование, которую им приходится вести в своей стране».
Герцль понимал причину «тихого» поведения представителей русского еврейства, намеренно старавшихся не слишком выделяться во время прений на конгрессе. Им приходилось считаться с фактом, что цели и тенденции сионизма в мире еще недостаточно известны. Они опасались возникновения неверного впечатления, а также не хотели дать повод для злонамеренных измышлений — будто в Базеле плетут заговор против существующего в России строя.
«Но хотя наши русские сионисты в публичных прениях приняли лишь скромное участие, мы познакомились с ними в частных беседах и научились ценить их. Если впечатление это, чрезвычайно сильное, сформулировать в одной фразе, я бы сказал, что они обладают той внутренней цельностью, которая утрачена большинством европейских евреев. Русские сионисты ощущают себя евреями-националистами, однако без ограниченной и нетерпимой национальной заносчивости, какую трудно понять, учитывая современное положение евреев. Их не мучает мысль о необходимости ассимилироваться, личность их цельна, без двойственности и без душевных надрывов. Всей своей сутью русские евреи дают ответ на конкретный вопрос, который часто задается бедными болтунами: не приведет ли неизбежно еврейский национализм к отдалению от европейской культуры?
Отнюдь! Эти люди идут верной дорогой без лишних самокопаний, возможно даже не чувствуя при этом никаких затруднений. Они не растворяются ни в каком другом народе. но перенимают все лучшее у всех народов. Так им удается держаться с достоинством и подлинной непосредственностью. А ведь это евреи гетто — единственные евреи гетто, которые еще существуют ныне. И после того, как мы их увидели, мы поняли, что давало нашим предкам силу выстоять в самые тяжелые эпохи. В их облике нам открылась история наша во всей полноте своего единства и жизненной силы. Пришлось задуматься о том, что поначалу мне часто говорили: «К этому делу тебе удастся привлечь только русских евреев». Если бы мне это повторили сегодня, у меня был бы готов ответ: «И этого достаточно!» Таково мнение Герцля о евреях России.