Сионистское движение в России
Шрифт:
Так открылся путь для возникновения в сионистском движении отдельных партий. Приняли лишь поправку Усышкина о том, что новая сионистская федерация в какой-либо из стран может быть создана только с согласия Малого исполкома в Вене, достигнутого совместно с членами Большого исполкома от данной страны, а в случае разногласий — решающее слово будет за национальной конференцией. То была компромиссная резолюция, до известной степени ограничившая федеративный принцип.
Большой интерес конгресса вызвал доклад Соколова о еврейской истории и науке. Докладчик отметил, что наука об иудаизме в основном сложилась в Западной Европе в 19 веке.
Иост, Цунц, Гейгер, Греци и другие заложили ее основы, однако она осталась оторванной от еврейской
Сионистские конгрессы, как и другие крупные публичные собрания, тем более с участием делегатов из разных стран, порой становились ареной личных стычек. Есть смысл рассказать об одном таком инциденте, происшедшем на Пятом конгрессе, так как он проливает свет на отношения между русскими и немецкими евреями в сионистском движении того времени. В первый день конгресса, на послеобеденном заседании, вспыхнул спор по поводу того, кто лучшие сионисты — «немцы» или «русские». Д-р Клей, из германских делегатов, утверждал, что немецкие сионисты заслуживают особой похвалы: в своей работе им приходится сталкиваться с многочисленными затруднениями, поскольку в Германии евреи очень ассимилированы и вообще далеки от всего, что касается еврейства. В этом смысле русским сионистам легче, ибо они действуют в среде еврейских масс, твердо придерживающихся национальных традиций. Верно, добавил Клей, что в количественном отношении верх берут сионисты России; но в качественном, интеллектуальном смысле первенство за сионистами Германии.
Заявление Клея, задевшее честь российских сионистов, вызвало резкую реакцию с их стороны, и несколько ораторов поднялись друг за другом на трибуну. Они, прежде всего, отметили, что и в России сионистам приходится сталкиваться с многочисленными противниками. Что же касается духовного, интеллектуального уровня, то сионисты России отнюдь не уступают немецким сионистам, а возможно и превосходят их, учитывая тот факт, что подлинная еврейская интеллигенция имеется лишь в России.
Вейцмана огорчали противоречия между российскими и западными евреями, он противился внесению диссонансов и «племенной» розни в отношения между ними. В то же время он не закрывал глаза на причины самого явления и даже описал их в своих мемуарах «Поиски и заблуждения», вышедших пятьдесят лет спустя. Там он по этому поводу, между прочим, говорит:
«Западное восприятие сионизма было лишено, на наш взгляд, еврейского духа, теплоты и понимания еврейских масс. Герцль не знал русского еврейства; не знали его и примкнувшие к Герцлю западники — Макс Нордау, Александр Марморек и другие. Герцль с его способностями быстро постиг сущность русского еврейства — но не другие: они не верили, что еврейство России в состоянии дать движению руководителей. Герцль же научился ценить русское еврейство, после того как встретился с его представителями и познакомился с ними на Первом конгрессе в Базеле. Он написал об этом сразу после конгресса, дав русским евреям самую высокую оценку.
И тем не менее, при всей своей интуиции, при всем своем доброжелательном понимании Герцль не мог в корне изменить своего подхода к сионизму. Что уж говорить о людях более скромного масштаба из его окружения. Сионизм западников был в наших глазах понятием механистическим, можно сказать, чисто социологическим, основанным на абстрактной идее, без корней, берущих начало в традиции и еврейском народном чувстве. Поскольку мы находились вне руководства движением, его лидеры считали, что мы должны чувствовать себя облагодетельствованными, а не так, как мы себя ощущали — источником подлинной мощи движения. Мы, несчастные русские евреи, должны быть переправлены в Эрец-Исраэль с их помощью, помощью свободных граждан Запада. Если же Эрец-Исраэль окажется недоступной — что ж, придется им подыскать для нас какую-нибудь другую территорию»…
И все же,
«Герцля мы любили и почитали, и знали, что он — великая сила во Израиле. Но в движении мы ему оппонировали, так как чувствовали, что мало двух-трех лиц, разъезжающих по свету, дабы от нашего имени побеседовать с сильными мира сего. Это мы были рупором еврейских масс в России, искавших в сионизме выражения своей независимости, а не одного лишь спасения. Мы считали, что должны следовать по стопам билуйцев, только в значительно более широком масштабе; лишь это увлечет молодежь, разбудит дремлющие в нашем народе силы и создаст истинные ценности. Герцлю все это было чуждо с самого начала.
Однако теперь, после того как я узнал и изучил венскую среду, в которой рос и жил Герцль — вдали от всех бед и сложностей, переполнявших нашу жизнь, и в особенности когда я сравниваю его с другими венскими интеллигентами того же или более позднего времени (Шницлер, фон Гофмансталь, Стефан Цвейг), я поражаюсь величию Герцля, глубине его интуиции, позволившей ему так много постичь в нашем мире. Он был первым и единственным — и нет равного ему среди западных лидеров, но и он не был достаточно могуч, чтобы сокрушить стереотип своего мышления. В границах этого стереотипа, благодаря своим выдающимся способностям и безграничной самоотверженности, он принес делу пользу неоценимую. Образ его в сионизме не забудется никогда».
О любви и преклонении перед Герцлем со стороны оппозиции рассказывает сионистский деятель Борис Гольдберг в своих воспоминаниях о Пятом конгрессе:
«Несмотря на оппозиционный характер, фракция с любовью относилась к президенту конгресса, и когда в конце конгресса главное требование фракции — признание для сионистов обязательности национального воспитания — было принято конгрессом чуть ли не единогласно, примирение было полнейшее.
Помнится мне характерное шутливое замечание одного из вожаков фракции, д-ра Вейцмана, когда он в день после заключения конгресса представил фракцию д-ру Герцлю:
— Вот перед Вами самая преданная оппозиция Вашего Величества». (Гольдберг Б.А. Конгрессные типы. Вильна, 1903.).
Глава восьмая
Продолжение внутренних споров
На учредительной конференции Демократической фракции (декабрь 1901 года) Моцкин мотивировал необходимость создания самостоятельной фракции также и тем обстоятельством, что «раввины уже сорганизовались».
И действительно, раввины выступили организованно уже на Четвертом конгрессе, летом 1900 года в Лондоне, поведя энергичную борьбу против предложения включить культурную работу в программу сионизма, и преуспели в этом: конгресс принял рекомендацию Герцля (правда, с небольшим перевесом: 120 голосов — за, 105 — против) снять этот вопрос с повестки дня.
Однако тогда еще не была создана постоянная, организованная религиозная фракция. Это произошло лишь после Пятого конгресса, где под давлением Демократической фракции прошла резолюция, гласившая: «Конгресс разъясняет, что под понятием культуры он имеет в виду национальное воспитание еврейского народа, рассматривает эту работу как важный пункт сионистской программы и вменяет ее в обязанность, каждому сионисту». Формулировка этого решения, в которой отсутствовал принцип религиозного воспитания, и вызвала у раввинов стремление организоваться в самостоятельную сионистскую религиозную фракцию с двумя главными задачами: а) привлечь к сионизму симпатии религиозных кругов, в основном раввинов; б) вести борьбу против включения светской просветительной работы в программу сионизма.