Сипстрасси
Шрифт:
– Принеси-ка хвороста, – сказал она Туро. – Отработай свой обед.
Он послушно отобрал сучья потолще из валявшегося у тропинки валежника и притащил их в грот.
– Ты что, задумал развести сигнальный костер? – осведомилась девушка.
– О чем ты?
– Это же огонь для стряпни. Чтобы уварить овсянку и согревать нас часок-другой. Значит, нужны ветки не толще пальца. Ты что, никогда не разводил огня для варки?
– Нет, к сожалению, этого удовольствия мне еще испытать не довелось.
– Да сколько же тебе лет?
– С осени меня будут считать мужчиной, – ответил он
– Столько же, сколько и тебе, Туро. Пятнадцать.
– Я схожу за подходящими ветками.
– Заодно запасись и тарелкой.
– Тарелкой?
– А куда же ты положишь овсянку?
Туро сердито вышел из грота. Сердился он редко, и чувство это вызвало у него неловкость. Очень большую. Пока он шел за лесовичкой, его завораживало ритмичное покачивание ее бедер, плавная грация походки. И ему чудилось, что сам он шагу не способен сделать, не споткнувшись. Ступни у него будто увеличились вдвое. Ему хотелось сделать что-нибудь эдакое, чтобы произвести на нее впечатление, и впервые за всю свою юную жизнь он пожалел, что не похож на отца.
Выкинув эти мысли из головы, он набрал валежника Для очага и нашел круглый плоский камень, как наиболее подходящую замену тарелки.
– Ты голоден? – спросила она.
– Не очень.
Короткой палкой девушка ловко сняла котелок с огня и размешала его густое молочно-белое содержимое. Туро протянул ей камень, а она хихикнула.
– Бери-ка! – Она протянула ему свою деревянную тарелку. – Так тебе будет сподручнее.
– Обойдусь и камнем.
– Прости, Туро, мне не следовало над тобой смеяться. Ты ведь не виноват, что родился князьком. Просто тебе следовало взять с собой слуг.
– Я не князек, я принц. Сын Максима, верховного короля. И, думается, сиди ты в зале Кэрлина, так ли уж свободно ты себя чувствовала бы, рассуждая о достоинствах плутарховского «Жизнеописания Ликурга»?
У нее заблестели глаза, и Туро вдруг заметил, что они удивительно гармонируют с ее каштановыми волосами – светло-карие с золотистыми крапинками.
– Наверное, ты прав, принц Туро. – Она насмешливо поклонилась. – С Ликургом я себя никогда, свободной не чувствовала и считаю, что Плутарх совершенно прав в сравнении его с Нумой. Как бишь он выразился? «Добродетель сделала одного столь почитаемым, что он был достоин трона, а другого столь великим, что он возвысился над троном».
Туро ответил ей поклоном, но без насмешки.
– Прости мое высокомерие, – сказал он ей. – Я не привык чувствовать себя столь глупым.
– Вероятно, тебя больше влекут охота и упражнения с копьем и мечом.
– Нет. Я и тут плоховат. Мой отец совсем отчаялся.
Мне хотелось поразить тебя моими книжными премудростями. Ведь ничем другим я похвастать не могу.
Она отвела глаза, положила остудившуюся овсянку на свою тарелку и протянула ее Туро.
– Мое имя Лейта. Добро пожаловать к моему очагу, принц Туро.
Он впился глазами в ее лицо, выискивая насмешку, но она была серьезна.
Тарелку он взял и молча принялся за еду. Лейта поставила котелок и, прислонившись спиной к стене грота, смотрела на юношу. Он был красив кроткой красотой, а глаза у него были серыми, как древесный дым, грустными и поразительно
А его безыскусное признание в физической слабости вызвало у девушки теплую к нему симпатию: она достаточно насмотрелась на хвастунов, бахвалившихся силой и мужественностью.
– Но почему ты плохо владеешь мечом? – спросила она. – Твой наставник не умеет учить?
– Искусство владения мечом меня не привлекает.
Упражнения меня утомляют, и мне становится плохо.
– Плохо? А как?
Он пожал плечами.
– Мне рассказывали, что я чуть не умер при рождении, и с тех пор грудь у меня осталась слабой. Стоит мне напрячься, и меня одолевает головокружение, в висках стучит, а иногда я слепну.
– А твой отец как к этому относится?
– С великим терпением и с великой печалью – боюсь, я не тот сын, какого он хотел бы иметь. Но не важно. Он силен как бык, бесстрашен как дракон и будет царствовать еще десятки лет. И, может быть, снова возьмет жену и она родит ему достойного наследника.
– Но что случилось с твоей матерью?
– Она умерла через два дня после моего рождения. Роды были преждевременными – на месяц, и Мэдлин, наш волшебник, как раз уехал выполнять королевское поручение.
– И твой отец не женился снова? Как странно для короля!
– Я никогда его об этом не спрашивал… но Мэдлин говорит, что она была тихими водами его души и после ее смерти там остался только огонь. Максим обнес свое горе стеной. И доступа туда нет никому.
Он отводит глаза от моего лица, потому что я очень похож на мою мать, и с тех пор как я себя помню, он ни разу не прикоснулся ко мне – не обнимал за плечи, не взъерошил ни единого волоска на моей голове. Мэдлин рассказывает, что в черные годы меня поразила страшная лихорадка и мой дух затерялся во тьме Пустоты. И тогда мой отец пришел ко мне, взял на руки, а его дух искал мой в бесконечной тьме. Нашел меня и вернул к жизни. Но я ничего не помню, и меня это удручает. Мне хотелось бы хранить в памяти этот миг.
– Значит, он очень тебя любит, – прошептала она.
– Не знаю. – Он поднял на нее глаза и улыбнулся. – Спасибо за овсянку. Но мне пора.
– Я провожу тебя до брода вблизи Дейчестера.
Туро не стал возражать и терпеливо ждал, пока она отчищала котелок, тарелку и ложку. Потом сложила их в холщовый мешок, вскинула его на спину, взяла лук с колчаном и зашагала рядом с принцем. Снег теперь валил крупными хлопьями, и Туро радовался, что она с, ним. Следы ведь уже замело, и он заблудился бы через минуту-другую.
Они совсем немного спустились к тропе, как до них донесся перестук копыт лошадей, несущихся во весь опор. Туро возликовал: скоро он вернется в замок и согреется… но тут же вспомнил, что ему придется сразу же проститься с Лейтой. Повинуясь безотчетному порыву, он свернул под деревья за густые кусты, заслонявшие тропу.
Лейта молча последовала за ним. Всадников было четверо – вооруженных мечами и копьями. В ту же минуту они осадили коней, и к ним присоединились еще трое, ехавшие навстречу.