Сирахама
Шрифт:
Рююто не удержался и моргнул - перед его лбом находилось предплечье Сирахамы, которым тот «поймал» нож, летевший прямо в лоб Рююто. Сдавленное шипение-ругательство Сирахамы, холодная усмешка Миу, рывок, предплечье дернулось, а окровавленный (хоть и не видно на черном лезвии, но каким ему еще быть?) нож сам, будто пальцем поманила, прыгает в руку Миу.
Девушка поднесла клинок к губам и лизнула лезвие. Улыбнулась и прижмурилась от удовольствия...
– Лиджи, шёхад ийя!
(«Отбери же, сладенький/медовый мой!» - хинди)
Ее нагота
Как там? «Она была прекрасна, но красотой лесного пожара: восхитительное зрелище издали, и не дай Бог оказаться поблизости»
Сирахама снова рванул вперед - будто всполох. Снова схватка. А потом...
Резкий взмах окровавленной рукой, брызги крови попадают в лицо девушки, заставив ее моргнуть и отшатнуться. И на долю секунды потерять из виду противника. Короткий вскрик, переходящий в хрип...
Сирахама стоял над девушкой, с закатывающимися глазами оседающей к его ногам, и аккуратно вставлял ножи в захваты-фиксаторы на бедрах.
– Халат дай.
– Тихо бросил он.
Рююто сначала даже не понял, что Сирахама обращается к нему - настолько ошарашил контраст между немым безумием творившимся в этой комнате (минуту? Две? Пять?) и спокойным чуть уставшим тихим голосом сейчас.
– А?
– Халат, говорю, дай. И хватит уже глазеть на мою невесту!
Сирахама выхватил из рук послушно отвернувшегося Рююто протянутый халат, укрыл им Миу, осторожно поднял девушку и перенес на диван.
– Активация.
– Объяснил он очевидное.
Видимо, Рююто уже пришел в себя, так как огрызнулся:
– А то я не догадался.
– Да кто тебя знает... Бледно выглядишь, Рююто! Очки потерял (Рююто поднес руку к лицу... действительно, слетели. Видимо, от резкого движения). И галстучек порвали... Ну, потому что нехер тянуть грабки к чужим женщинам...
Рююто хмуро разглядывал спину Сирахамы. Соперник был в черном бесформенном балахоне... и это, пожалуй, единственное, что можно было сказать о его одежде. Костюм скрадывал очертания тела и скрывал всю прочую амуницию... если она была.
«Драконистый говнюк», кстати, так и не обернулся к Рююто, продолжая что-то делать с лежащей без сознания Миу. Кажется, обрабатывал ее синяки.
– «Мужчины Асамия никогда не насиловали своих женщин», - Продолжал Сирахама, не оборачиваясь.
– Сколько пафоса было в этом заявлении! А, Рююто? Ну, еще бы - посмотрел бы я на того безумца, который попытается изнасиловать Цветок Редзинпаку. Правда, мужчины Асамия очень любят подмешивать всякую дрянь в напитки, не так ли?
Рююто похолодел. Он понял, что было с Фуриндзи! Вовсе не алкоголь! Хана! Что-то подмешала в напитки!
Сирахама вскинул голову и искоса посмотрел на побледневшего Рююто:
– Оп-па... Оказывается, не «мужчины Асамия», а
– Ты?!
– А кто еще? Ну, да... чуть-чуть добавил из своих запасов. Крышу тоже срывает. Только растормаживает совсем другие участки мозга вместо тех, что планировалось раскрутить первоначально. Вместо инстинкта размножения - кое-что другое... Как два пальца... Но что за идиотизм - подмешивать дурь мастеру такого класса?!
– Да насрать!
– Прохрипел Рююто.
– Что с Ханой?!
– С той девушкой?
– Удивился Сирахама.
– Ничего... сделала гадость и пошла по своим женским делам.
В этот момент Миу едва заметно дернулась и Сирахама тут же обернулся к ней, снова кинув через плечо:
– Не мешай. Я сам.
Девушка что-то залопотала на неизвестном языке. Сирахама отвечал ей... кажется, на том же языке.
Рююто заметил слезы на лице Миу - ее глаза были открыты, но, кажется, она ничего вокруг не видела. Или видела нечто совсем другое, к реальности не относящееся. Сцепив зубы, Рююто ждал, когда закончатся эти телячьи нежности. И чувствовал себя лишним тут, в своем доме.
Но уйти не мог - как только он выйдет из апартаментов невесты, сюда тут же сунется кто-нибудь из прислуги... Да та же Хана сунет сюда свой любопытный носик, чтобы узнать, чем же все закончилось. А тут Сирахама. А к нему у Рююто есть одно незаконченное дело...
После того, как Рююто заметил слезы на глазах Сирахамы, он отвернулся к двери, испытывая сильное чувство неловкости и, кажется даже, нечто, похожее на стыд. Будто стал свидетелем чего-то, что совсем не для него предназначено.
И рефлекторно принял защитную стойку, наткнувшись взглядом на...
Огромный светловолосый детина с добродушным лицом и добрыми грустными глазами стоял у двери. Босой. В боксерских трусах и майке. По каменным щекам гиганта тоже катились слезы.
Апачай Хопачай, кажется? Мастер муай-тай из Редзинпаку. Наверно, самый сумасшедший из них всех. Как он тут оказался?
Апачай приложил палец к губам, и Рююто понятливо кивнул.
«Вечер плакс, блин!»
+++
Меня трясло. И от пережитого. И от того, что происходило сейчас. Миу бредила. На хинди. Который к тому хинди, который используется сейчас, никакого отношения не имел - проверено на Шакти Рахманн. И который не должна знать не только Миу, но и обе ветви ее предков!
– Мне больно, муж мой! Руками своими... проведи... к Матери Нашей... меня...
Миу отняла ладонь от бока и показала мне... Чистая ладошка. Но видимо в воспоминаниях Миу на ней должна была быть кровь...
– Небеса уже держат тебя, жена моя!
– Нужные слова вырывались из уст сами.
– Сейчас боль уйдет. Чувствуешь? Она уходит!
Сзади раздражался ни слова из нашего разговора не понимающий Рююто, но - вот, что значит воспитание!
– отвернулся к стене и постарался даже не прислушиваться. Потом он отчего-то удивился... да и бог с ним!